Революция чувств - [44]

Как по команде, одновременно зазвонили три городских телефона. Кузьмич демонстративно скрутил им большой кукиш правой рукой и громко, выкрикнул:

– Уволить хотите заслуженного коммунального работника? Нет меня, работал Пузиков и весь вышел. – Вот вам, гадам, съешьте, – промычал вслух заслуженный коммунальный работник. Сильно пьяный Николай Кузьмич изловчился и скрутил трудовыми мозолистыми руками назойливым телефонам два неприличных кукиша. Телефоны не обиделись и продолжали вдогонку уходившему Кузьмичу бессмысленно трезвонить.

Со второго раза Николай Пузиков преодолел порог рабочего кабинета, шагнул в коридор, и сразу столкнулся нос к носу с Букашкиной. Она, не церемонясь, протянула начальнику тарелку с казенными пирожками, которые приобрела в столовой, расположенной в одном здании с их коммунальной конторой.

– С чем? – поинтересовался начальник.

– Капуста, картошка, – отрапортовала Букашкина.

Пузиков остановился и стал есть, пирожки показались ему вкусными. Тщательно пережевывая начинку, он смотрел на Букашкину помутневшими от самогона глазами и мысленно благодарил ее за своевременно доставленную закуску, а фактически, скорую помощь. Наверное, он неплохой начальник, если подчиненные в трудные минуты угождают ему пирожками.

– Что случилось, Кузьмич? – ласково поинтересовалась Букашкина.

– Не спрашивай, думаю, скоро у вас появится новый начальник.

– Бог с вами, Кузьмич, что вы такое говорите, – искренне сокрушалась Букашкина.

– То и говорю, мы все нынче по самое горло увязли в политике. Как бы не утопиться, – философски сказал Кузьмич. Он обиженно махнул рукой, на секунду замер, пристально посмотрел на Букашкину. Затем так же страстно, как и тещину бутылку самогонки, Кузьмич поцеловал женщину в ее самое уязвимое место, в горлышко. От неожиданности Букашкина ойкнула, ее лет, уже не вспомнить сколько, никто не целовал в морщинистую шею, да еще так страстно.

– Спасибо, душа моя, – сдавленным голосом прорычал Николай Кузьмич и, очень сильно шатаясь, пошел к выходу. Самогон стал действовать, но Букашкина, как настоящая женщина, уверяла себя, что ее немолодое тело еще способно вскружить голову мужчине. И какому! Она приложила правую руку к левой груди и почувствовала, как аритмично забилось ее сердце. Господи, что это? Мысленно обращаясь с непростым вопросом к высшим силам, поинтересовалась Букашкина. Любовь ла-ла-ла, любовь ла-ла-ла донеслось из радиоприемника, женщина на цыпочках подошла к закрытому кабинету Пузикова, слова незатейливой песенки прозвучали отчетливей.

– Мистика! – тихо сказала Букашкина. И вспомнила, что у нее тоже есть бедра, спрятанные от мира в измазанном краской рабочем комбинезоне. Стареющая быстрыми темпами женщина, выпрямила спину, поправила растрепавшиеся рыжие кудри и пошла настолько сексуально, как умела, по служебному коридору родной коммунальной конторы.

Николай Кузьмич не помнил, как доехал домой на собственном новеньком автомобиле. Он открыл входную дверь квартиры ключом и, снимая верхнюю одежду в коридоре, почувствовал родной, любимый запах домашних щей. Жена хлопотала на кухне. Сына Пузиков обнаружил в комнате, которую по привычке называл детской. Сынок вырос и превратился в молодого, симпатичного парня, а привычка считать Петьку ребенком осталась. Как показали последние события, не без основания. Петька лежал спиной к отцу, на новеньком диване.

Надев наушники с громыхающим тяжелым роком, юный мститель отстранился от повседневных проблем, а главное – от последнего инцидента, о котором думать без пяти минут историку вообще не хотелось.

– Ну! – адресовал Николай Кузьмич немногословное послание сыну.

Тот не прореагировал, тогда Пузиков тронул недоросля за плечо. Сработало, Петька, увидев отца, улыбнулся, но наушников не снял. Это пришлось сделать Кузьмичу.

– Ты, чего, батя? – возмутился Петька.

– Я чего? Нет, вы посмотрите на этого юного историка, мать вашу. Я чего? Это ты чего к рекламным плакатам такую нездоровую страсть испытываешь, что забрасываешь их грязью?

– Батя, ты знаешь, что эти плакаты в народе называют Биг-Морды? Портреты Япановича по всему Задорожью висят с надписью «Потому, что…». Хочешь, я продолжу эту фразу?

– Ага, типа ты такой умный. А я старый дурак ничего не вижу, ничего не понимаю! Вон сигареты и напитки по городу рекламируют, чего ты не возмущаешься, чего ты их грязью не забрасываешь! Смотрите, люди добрые, народный мститель нашелся!

– То реклама, а это политика, – оправдывался Петька.

– Вот именно, политика! Куда ты лезешь, я надеюсь, ты хорошо подумал? Мать говорила, что ты в штабе Юбченко подрабатываешь, все началось с распространения агиток, а чем закончилось? Заработал тридцать серебряников, а отца по миру пустил!

– Отец, ну зачем ты, так?

– Зачем? Тебя из института исключат за хулиганство, а ты здесь лежишь, музычку слушаешь! Я завтра без работы останусь, что есть будем или ты на мамину пенсию по инвалидности рассчитываешь?

– Я рассчитываю только на себя в этой жизни. Так больше жить нельзя. Бандитам тюрьмы! Свободу оппозиции, партии «Наша Закраина»! – как из двустволки выпалил Петька.