Революционер на паровом ходу - [25]

Возможно, это был самый безрассудно отважный поступок Карла, за всю его предыдущую жизнь, но он бросился не на площадь, прочь от егерей, а на них. Заметив его, молодой офицер занервничал, выхватил саблю, прикрикнул на солдат. Те засуетились быстрее. А Карл тем временем подбежал к ближайшему подъезду, дёрнул дверь и…

Дверь не подалась. Проклятье. Конечно же, дворник запер её на засов. Быстрее к другой двери. Тоже заперта. Следующая дверь…

Он бежал в сторону солдат, а молоденький лейтенант, весь красный от испуга, кричал, чтобы быстрее перезаряжали. Кто-то из егерей уронил шомпол, нагнулся за ним, задел соседа. Возникла сумятица, дарившая Карлу секунды жизни. Но и следующая дверь была заперта. Этот спасительный дом закончился. Дальше по улице спрятаться было негде до самых солдат.

Тогда возобладал страх. Он заставил Карла пятиться. Туда, где слышались крики ужаса под деловитое пыхтение машин. Егеря восстановили порядок, и некоторые из них уже закончили заряжать своё оружие, ожидая теперь замешкавшихся товарищей. Жить оставалось несколько секунд.

Он огляделся вправо, влево. Даже фонарного столба нет. Пусть никакая, пусть призрачная, но и то была бы защита. Только арка вечно запертых ворот, как предупреждал его старина Франциск.

Егеря вскинули штуцера и прицелились. Офицер взмахнул саблей.

В последний миг Карл рванулся в арку. Сабля уже пошла к земле, егеря плавно спускали курки, а Карл летел в запертые ворота. Когда пули покинули стволы и устремились к нему, он распластался, пытаясь слиться со стеной. Грохот залпа оглушил.

Но он ещё был жив.

Офицеру надоела эта игра. Было слышно, как он ругается. Солдаты были злы не меньше своего командира. Промахнуться с сотни шагов из штуцера это простительная неудача для отдельного стрелка, но позор для целого подразделения. Теперь вопрос уничтожения Карла стал для них делом чести.

А для Карла стоял вопрос его жизни. Ворота заперты. Он в этом уже убедился. Подлезть под них невозможно. Это конец. Разве что…

Он делал так мальчишкой. Ухватился за край, подтянулся, закарабкался, срываясь и скользя штиблетами. Офицер выкрикнул что-то. Раздался топот бегущих ног. Карл застрял, протискиваясь под самым сводом арки. Как он дальше будет пролезать? Тут же не за что ухватиться. Темно и ничего не видно, он своим телом заткнул последнее отверстие для света. Внизу может валяться что угодно. Разбитые бутылки, об которые он может порезаться. Или в беспорядке наваленные дрова, в которых можно и руку сломать. А топот был уже за самой спиной. Кажется, его попытались ухватить за ногу. Он рванулся и неуклюже провалился.

Ушибся он больно. Наверное, расшибся в кровь. Но по воротам колотили приклады. Сколько они продержатся неизвестно, под натиском озверевших солдафонов. Спотыкаясь во тьме, неизвестно обо что, Карл бросился во двор-колодец. Тут должны быть двери чёрных ходов. Через чёрный выходит в парадный. А из парадного… а куда же он выйдет? Все улицы поблизости от ратуши сейчас наверняка запружены войсками. Он в штатском, значит чужой. К тому же вымазался весь в грязи. Потерял шляпу. А хуже всего нет денег.

Нет денег – значит бродяга. Бродяга – значит вор. А на что иначе живёт? Ну а коли бродяга и вор, то чего с таким церемониться. В иное, более доброе время, сослали бы на каторгу. Четверть века в забое, не выходя на поверхность, сказывают, исправляют даже самых отчаянных разбойников. Вот только, правда, ни один из исправившихся об этом не рассказывал. Потому как не доживали. Но нынче злые времена. В Карла уже стреляли без причины. Надеяться на милость не приходится.

Он огляделся. Двери чёрных ходов вряд ли запирали. Броситься по квартирам, просить приютить? Нет, нынче люди испуганы. Никто не впустит незнакомца. А если попадётся на глаза дворнику, так у того прямой долг выдать беглеца солдатам. Солдаты будут здесь уже скоро. Быть может, уже поняли, что ломиться в ворота бесполезно, и стучатся в подъезды. Скоро дворник впустит их. И тогда…

Второй раз за этот вечер Карл вспомнил себя мальчишкой. Он подбежал к водосточной трубе и принялся карабкаться по ней. На счастье, он не страдал от обжорства, и старая труба выдерживала его вес. Так он взобрался до карниза третьего этажа. Выше карабкаться по трубе не было ни сил, ни уверенности, что она и дальше удержит его.

Тогда, стараясь не думать о высоте, он распластался по стене и не столько пошёл, сколько потёк по карнизу, переливаясь вдоль всёх изгибов. Когда он проскользнул мимо одного из окон, ему послышался женский вскрик. Наверно это было очень бестактно с его стороны напугать даму, только и сам он был напуган не меньше. И если дама скучала сейчас внутри, за прочной стеной, то он боролся за свою жизнь снаружи этой самой стены. Где враги ему все: и солдаты, и дворник, и сама эта стена.

Когда он добрался до пожарной лестницы, и вскарабкался по ней на крышу, ему послышался шум снизу. Во дворе. Но возвращаться и любопытствовать он не стал. Крыши расстилались перед ним. Бескрайнее море крыш.

Тень накрыла его, и он упал. Упал не думая. Инстинктивно желая спасти себя. Над ним, сотрясая воздух, проплывал дискострат. Это был конец. Крыши, единственное его спасение от улиц, запруженных бунтовщиками и солдатами. На крыше прятаться было негде. Пришельцы видят его сверху как на ладони. Каждый миг он ожидал, что вот сейчас вырвется невидимый тепловой луч, и испепелит его на месте. Или что там у них припасено на борту, для истребления таких, как он?