Ревейдж - [28]

кожу. Робкий крик сорвался с ее губ, звук ее дискомфорта заставил мои мышцы гореть в

победе. Она могла быть сильной перед лицом боли, но передо мной… каково это?

Близким и касающимся ее тела? Она была беспомощна и не могла подавить свой страх.

Подталкивая свои руки выше, пока моя верхняя половина полностью не накрыла ее, я прижался щекой к ее щеке и притянул свой рот к ее уху. Ее руки поднялись, чтобы

схватить меня за бока в ответ. Она сильно толкнула меня в грудь. Мой член наполнился

кровью, когда она попыталась сопротивляться. Я засмеялся низко и глубоко ей в ухо, прижимая сильнее, пока она не перестала двигаться подо мной. Когда мой рот завис над

ее ухом, я высунул язык и с мучительной медлительностью лизнул внешнюю оболочку ее

уха.

Ее кожа горела рядом с моей, и, в последний раз коснувшись мочки ее уха, я

прорычал:

— В этой камере ты моя. Все, что я захочу, ты сделаешь. Твое тело принадлежит

мне, пока ты не скажешь то, что я хочу знать.

Она судорожно вздохнула. Повернув голову так, что ее рот оказался у моего уха, она

всхлипнула:

— Нет. Я умоляю тебя…

Она едва издала звук, но волнение пробежало по моим венам, когда эта мольба

заполнила тихую комнату.

— О чем ты меня умоляешь? — зондировал я.

Повернув голову, я увидел, как ее глаза зажмурились, и она просто повторила:

— Я умоляю тебя… Не надо, — ее лицо исказилось.

Боль вернулась в мою грудь и набухла, чтобы укорениться в моем животе, когда ее

рука внезапно побежала по моей груди. Медленно. Мягко. Мое дыхание остановилось, когда я заглянул ей в глаза, удивляясь, почему. Но я не мог ее прочесть. Я не мог читать

ее, когда слезы наполнили ее глаза, и ее палец пробежал прямо под моим ошейником.

Ошейник, который теперь привлек ее внимание.

Я нахмурился, когда это незнакомое чувство почти заставило меня спрыгнуть с

кровати. Она прикасалась ко мне нежно. Ко мне — уродливому зверю Госпожи. Ко мне —

русскому предвестнику смерти. Это было невозможно. Госпожа поиздевалась над моим

лицом так, что все женщины, кроме нее самой, держались от меня подальше. Чтобы

только Госпожа могла полностью владеть мной. Но эта чертова боль не проходила при

мысли о том, что эта юная грузинка не видит моих шрамов. Она каким-то образом видела

забытого меня, существующего где-то под шрамами зверя.

«Нет! — рявкнул я на себя. — Ты ошибаешься. Ты причинил ей боль. Она видит

тебя только таким, какой ты есть — злым убийцей. Это не реально. Это только ее страх

овладевает ею. Ты ее мучитель».

Я стиснул зубы, злясь на свои глупые мысли, и заставил себя продолжить следовать

плану. Вернув свое лицо назад, пока оно не нависло над ее лицом, я спросил:

— Кто для тебя Заал Костава?

Одна-единственная слеза скатилась из уголка ее глаза, но, собравшись с духом, она

сказала:

— Я не знаю никого с таким именем.

Ее темные глаза пронзили меня насквозь, когда я изучал ее красивое, нежное лицо.

Кивнув, я скользнул вниз по ее телу, мои губы заскользили по ее плоти. Остановившись

как раз перед тем, как я достиг ее киски, я оставил ее тело. Я не мог удержаться, чтобы не

облизать свои губы и не положить ладони на ее тонкую талию, а затем провести ими по ее

шелковистой коже.

Она была такой чертовски красивой.

Подняв руки, я протянул одну из них к ней и с суровым взглядом молча указал ей

сделать так, как будет приказано. Она поднялась с кровати и, дрожа, вложила свою

крошечную ручку в мою. Секунду я смотрел на ее ладонь, лежащую в моей ладони. Ее

тонкие пальцы казались потерянными в моей грубой и мозолистой руке; ощущение

теплой руки пронзило болью мой живот.

Ее рука дернулась, возвращая меня к моему плану. Обхватив ее пальцы своими, я

вытащил ее из кровати и подвел к стене.

Повернувшись, я положил руки ей на плечи и прижал ее спиной к стене. На ее лице

появилось нервное выражение, когда я приказал:

— Не двигайся!

Женщина стояла у стены, ее маленькая фигурка терялась на матово-черном фоне.

Подойдя к комоду в углу комнаты, я открыл крышку и вытащил кожаные мягкие

манжеты. Неся их туда, где она ждала, я наклонился. Взяв наручники для лодыжек, я

осторожно обернул их вокруг каждой ноги. Поднявшись, я взял наручники и сделал то же

самое с ее запястьями.

Взяв обе ее руки в свои, я поднял их над ее головой, а свободной рукой медленно

провел пальцем по ее талии, наклоняясь, чтобы спросить:

— Они болят, kotyonok?

Услышав это обращение — котёнок — слетевшее с моих губ, она вздрогнула, но, когда я склонил голову набок, ожидая ее ответа, она покачала головой.

Я заметил, что она пристально смотрит на мой идентификационный номер на груди.

Когда она поняла, что я наблюдаю за ней, то отвела взгляд. Я нахмурился, но продолжил.

152-ой нужно было, чтобы я продолжил.

Положив большой и указательный пальцы ей на подбородок, я согнул ноги так, чтобы мой взгляд проник в ее глаза, и проинструктировал:

— Теперь ты будешь отвечать мне, kotyonok.