Ретроскоп - [38]

— Какая исчерпывающая и убийственная характеристика! — от души рассмеялась Лия. — Но я о другом. Простите, начала не с того конца. Просто я так много времени провожу в прошлом, что уже сжилась со своими агентами и волей-неволей усваиваю их манеру выражаться. Я имела в виду не духовность в качестве некоторого блага, которое верующий обретает в награду за праведную жизнь, но действительные способности, обладателями которых чаще всего и являлись именно религиозные деятели.

— А-а, понял. Не удивительно, что чаще всего они. Наука была не развита, и если человек прошлого с рождения обладал некоторыми экстраординарными возможностями, логически понятно, что он шёл именно по религиозному пути. Там было больше шансов продвинуться на самый верх социальной лестницы. Ну и общие настроения общества, и взгляды, усвоенные с детства… Я читаю мысли, я передвигаю предметы силой воли, выходит я — воплощённый Бог. Или, по меньшей мере, его избранник. Так примерно. А какое отношение эти давно переселившиеся в лучший мир уникумы имеют к нашей деятельности?

— Самое прямое. У меня сложилось впечатление, что некоторые люди из прошлого могут чувствовать путешественников, то есть нас, в сознании агентов. И не только чувствовать, но и контактировать — самым непосредственным образом.

Стейбус резко остановился и застыл посреди аллеи. Лия по инерции сделала несколько шагов вперёд, и ей пришлось вернуться.

— Это невозможно, — сказал Стейбус, приходя в себя. — Даже сами агенты не способны чувствовать наши сознания, когда мы подселяемся к ним. Мы с ними не взаимодействуем, а как можно почувствовать то, с чем у тебя нет точек соприкосновения? А чтобы посторонний агенту человек…

— Тем не менее, это так.

— Невозможно, — повторил Покс. — Я знаю, что сенситив или имплантёр могут учуять другого путешественника, если они оба находятся в сознании одного и того же агента, могут даже общаться. По этому принципу работают проводники-нелегалы. Они ведут своего подопечного по цепочке агентов, не теряя с ним связи. Но люди прошлого? Ты понимаешь, что получается, если ты права? Впрочем, понимаешь. Иначе мы не говорили бы сейчас.

— Да, доктор. Если они нас чувствуют, значит, мы всё-таки каким-то образом влияем на прошлое.

— А раз влияем, то можем его изменить, — мрачно заключил Стейбус. — Мне и думать не хочется о возможных последствиях нарушения первого принципа ретроскопии. Расскажи подробнее. Я хочу знать детали.

* * *

ЧП, послужившее поводом для обращения Лии к Стейбусу, произошло с Жине Грайнутом, ретропсихологом Академии Времени. Специалисты этого профиля работали в институте сами по себе, по мере необходимости сотрудничая с той ячейкой, которая на текущий момент вела исследования в интересующей их эпохе и с подходящими агентами. Грайнут более всего интересовался проявлениями массового религиозного фанатизма и случаями помешательства на почве веры, а так как Лия со своими ребятами три дня в неделю разрабатывала раннехристианскую тему, то ячейка Лии подходила ему как нельзя больше — того и другого в Иерусалиме времён Христа было хоть отбавляй.

Стейбус получил хронокоординаты произошедшего с точностью до получаса по времени ретроскопа, и детальное описание пси-ритмики агента, своего рода психосоциальный паспорт, уникальный, как отпечаток пальца или настоящее удостоверение личности. Обладая столь исчерпывающими сведеньями, можно и без помощи «Вавилона» найти в прошлом нужного человека. Однако Стейбус, учитывая серьёзность ситуации, предпочёл не торопиться. Происшествие всё равно уже случилось и намертво впаяно в событийную матрицу; его невозможно предотвратить, но точно так же невозможно и опоздать к началу действия. А Покс всегда предпочитал обжиться в избранной эпохе, прежде чем предпринимать серьёзные шаги.

Расставшись с Лией и вернувшись домой, он подключился к ретроскопу и вселился в сознание нищего Иосифа за четыре дня до интересовавшего его момента. Иосиф был хорош всем, но главным образом своей открытостью и умением настраиваться на волну тех, у кого просил подаяние, что гарантировало лёгкий переход от него к кому угодно.

В Иерусалиме Стейбус никогда раньше не бывал; тем сильнее оказалось первое впечатление, полученное от столицы пророков. Город был больше и многолюднее, чем он предполагал, а за суетой и толкотнёй узеньких кривых улиц чувствовалась скрытая напряжённость, вызванная недавними событиями, окончившимися казнью известного проповедника по имени Иисус.

На древнееврейском его имя произносилось по-другому, скорее — Иешуа, но «Вавилон», выгодно отличавшийся от любого оптимизатора, самостоятельно вносил поправки на тот объём знаний, каким владел пользователь. Раннехристианскую эпоху Стейбус знал только по Библии — одной из немногих древних книг, благополучно пережившей и Тёмный период, и Новый Расцвет.

Реконструкторы, путешествовавшие во времена Моисея, пророков и евангелистов, подтвердили высокую степень достоверности той Библии, которая дожила до современной Алитеи. К сожалению, описывая те или иные события, она уделяла мало места деталям, и для Стейбуса по-другому зазвучали не только названия и имена — вся окружавшая его действительность противоречила сложившемуся в сознании стереотипу. Он не преминул попрекнуть себя этим. Уж кому, как не ему, историку, следовало бы знать… Впрочем, тут же успокоил он себя, при исследовании прошлого с помощью ретроскопии невозможно изучать все эпохи досконально именно из-за доступности путешествий. Просто глаза разбегаются, руки чешутся. Слюнки текут… Стейбус мог бы подобрать ещё десяток сравнений из лексикона алитейцев или людей прошлого для оценки ощущений учёного, освоившего пространство ретроскопа и желающего изучать всё и сразу.