Ретенция - [7]

Основная деятельность компании вращается вокруг производства генно-модифицированных растений и животных. После катаклизмов условия на уцелевших участках суши сильно изменились, климат сделался капризным и непредсказуемым. Пришлось выводить новые сорта растений и животных. По крайней мере нам так объясняли в школе, а потом и в колледже. Но Корпорация занимается не только этим. Несколько лет назад открыли отдел исследований мозга, в который меня приняли на работу ещё студентом. Именно туда я сейчас и направляюсь. Это здание-близнец справа от головного корпуса.

Я поспешно запускаю руку в нагрудный карман пиджака и нащупываю вытягивающий тепло металл цилиндрического жетона. Пальцы ощупывают поверхность на верхней грани цилиндра. Там красуются два витка спирали ДНК. Мои пальцы уже привыкли к этому рисунку. Если бы я был незрячим, то, наверное, узнавал бы этот символ лучше всех остальных. Вынув жетон, я бросаю не него беглый взгляд. Цилиндр влажный от пота. Почему я сегодня нервничаю? Обычное утро перед самым заурядным рабочим днём.

На входе стоят два металлических дройда с синтетическими вставками вместо суставов. Это последние модификации охранных боевых роботов. Они сканируют моё лицо. Этого не видно со стороны, но я знаю, что их датчики скользят по всем неровностям и шероховатостям моей кожи, анализируют цвет и форму зрачка, сопоставляют с хранящейся в базе данных информацией. Створки входных дверей растворяются, меня пропускают внутрь, и я прохожу дальше.

Передо мной восьмигранное ограждение с блоком для предъявления цилиндрических жетонов. Ограждения сложено из металлических перекладин, замыкающихся в единый периметр. В центре ограждения платформа с тремя лифтами. Несколько охранников о чём-то беседуют. Один толстяк, он явно злоупотребляет ГМО, и двое худых и поджарых. Самый полный стоит спиной. Услышав мои шаги, он разворачивается. Двое других кивают, натягивая улыбки и тут же горделиво запрокидывая головы.

– Доброе утро, мистер Коулман, – добродушно улыбаясь, произносит он. С его волос на лбу скапывает пот. Видно, что чрезмерный вес затрудняет теплообмен, охраннику нелегко в весенне-летний период, когда солнце нещадно прогревает всё здание. Системы кондиционирования работают только в верхних этажах, внизу их нет. Вероятно, в целях безопасности или по каким-то другим причинам.

– Здравствуйте.

– Как ваше настроение, мистер Коулман? – спрашивает тот же охранник.

Зачем он это делает? Какая ему разница, какое у меня настроение? Ему же абсолютно плевать, как и всем вокруг.

– Спасибо, хорошо, – спокойно отвечаю я, слегка поджимая губы.

– Вставляйте ваш жетон в этот проём, – произносит он и указывает ладонью на круглое отверстие с ярко-зелёным ободом вокруг на верхней грани полутораметрового цилиндрического блока. – Впрочем, вы и сами всё знаете, мистер Коулман, – словно почувствовав моё смущение и раздражение, добавляет охранник.

– Да, сейчас, – отрешённо отвечаю я и опускаю жетон в цилиндр.

Раздаётся одобрительный сигнал, и одна из металлических перекладин ограждения опускается вниз, открывая проход. Теперь я увижу свой цилиндрический жетон, только когда доберусь до своего отдела. По системе трубок он проследует прямо до самого рабочего места. Лифт сам меня отвезёт на нужный этаж, а потом закроет свои двери и спустится обратно вниз. В Корпорации не любят незваных гостей. Всё работает так, чтобы обезопасить здания от несанкционированного проникновения посторонних.

Лифт довозит меня до шестого этажа, и я слышу, как уже набивший оскомину знакомый женский голос объявляет: «Пять минут до начала собрания в отделе нейроморфных исследований».

Спокойно сворачиваю направо и двигаюсь в сторону переговорной, где мне не рады, здесь вообще никому не рады. Радость, грусть, печаль, веселье для многих из этих людей незнакомы. Их лица практически всегда отражают лишь одно – холодное безразличие. В помещении светло до неприязни. Эта белизна стен словно просвечивает тебя насквозь, утомляя глаза. Я начинаю часто моргать, окидывая взором присутствующих.

Все сидят вдоль длинного сильно вытянутого эллипса поверхности стола, отливающей серебристым металлом. Их здесь человек двадцать, я знаю лишь некоторых, с кем-то встречаемся на обедах или в перерывах, но почти никогда не разговариваем. За их спинами три больших окна, свет слепит, глаза самопроизвольно щурятся. Сквозь яркие потоки успеваю заметить здоровяка Тода и черноволосую Агафию, они о чём-то переговариваются полушёпотом. Почти все стулья заняты.

Я немного привыкаю к свету. Ещё раз окидываю всех взором. На меня устремляются несколько десятков глаз, обычно безразличных, но сегодня будто бы смотрящих в мою сторону с укором. Я киваю и протискиваюсь между стеной с окнами и стульями к единственному свободному месту рядом с Агафией. Она сжалилась надо мной и оставила стул специально для тех, кто приходит впритык, – для меня. Я у неё не спрашиваю, но уверен, что именно так и было. Пока я протискиваюсь, в центре стола Фредерик Пош – руководитель отдела нейроморфных исследований, сорокалетний светловатый мужчина с лёгким намёком на бакенбарды (единственный, кто помимо Агафии и Тода способен на какие-то эмоции в этом сонном царстве) берёт вступительное слово, чтобы ввести собравшихся в курс дела.