Рестарт - [2]

Про туалет – это важно. Мне сказали, что я четыре дня провалялся в коме. Как я все это время обходился с туалетом, неизвестно. Ясно только, что все как-то устроили без моего участия. Как именно – мне, наверное, лучше не знать.

Доктор проверяет показания монитора, записывает что-то в историю болезни, а потом говорит, пристально глядя на меня:

– Ты точно совсем ничего не помнишь? Ничего из того, что было с тобой раньше?

Я снова напряженно вглядываюсь в пустоту, занявшую место моих воспоминаний. Это как полезть в карман за вещью, которая должна там быть, но ее там нет. Только вещь, которой нет, не ключи и не телефон, а вся твоя жизнь целиком. Тебе непонятно, досадно и страшно.

Я изо всех сил напрягаю мозги. Ну же, давай! Ты ведь не только что родился на свет. У тебя в жизни полно всего было и до этой дурацкой комы.

И тут в голове возникает смутный образ. Я сосредоточенно всматриваюсь в расплывчатые черты.

– Что-то вспомнил? – взволнованно спрашивает Джонни.

Картинка становится все четче, и наконец я различаю девочку, маленькую, лет, наверное, четырех, в синем платьице с белыми кружевами. Вокруг нее что-то вроде сада – во всяком случае, какая-то зелень.

– Да, девочку… – говорю я осторожно, чтобы не рассыпать картинку.

– Девочку? – Куперман вопросительно смотрит на мою маму. – У Чейза есть подружка?

– Нет, насколько я знаю, – отвечает мама.

– Вы не поняли, – раздражаюсь я. – Девочка совсем маленькая.

– Элен? – спрашивает мама.

Это имя я слышу впервые.

– Кто такая Элен?

– Дочка нашего отца, – подсказывает Джонни. – Наша сводная сестра.

Отец. Сестра. С этими словами должны быть связаны воспоминания. Я пытаюсь нащупать их, но напрасно. Моя память как черная дыра. В ней наверняка полно всего, но ничто не может вырваться наружу.

– Они с сестрой близки? – спрашивает Куперман.

У мамы аж кривится лицо.

– Сразу после того, как это случилось, мой бывший муж раскричался, мол, это я во всем виновата, и чуть не разгромил приемное отделение. Но потом, доктор, пока Чейз лежал в коме, вы видели, чтобы он хотя бы раз сюда пришел? Вот-вот. То есть вы понимаете, какие отношения у моих мальчиков с их отцом и его новой семьей.

– Я не знаю никакой Элен, – говорю я, едва мама заканчивает. – Я вообще никого не знаю. А у той девочки светлые волосы, и одета она в синее платье с кружевами. Нарядное, как будто собралась в церковь или в гости. Но помню я только ее, а больше ничего.

– Это точно не Элен, – уверенно говорит мама. – У нее волосы темные, как у ее матери.

– Доктор, я сошел с ума? – спрашиваю я у Купермана.

– Ничего подобного, – отвечает он. – Если ты помнишь девочку, значит, память не стерлась окончательно. Ты просто потерял к ней доступ. Воспоминания обязательно вернутся – если и не все, то многие. И эта девочка – твой ключ к ним. Старайся побольше думать о ней, о том, кто она такая и что в ней такого особенного, что, забыв вообще все, ты вспомнил именно о ней.

Я честно пытаюсь обо всем этом думать, но вокруг поднимается суета: раз уж умирать я не собираюсь, меня поспешно готовят к выписке. Доктор Куперман тщательно обследует меня с ног до головы, пропустив разве что мочку левого уха. Выясняется, что переклинило у меня только мозги, а все остальные органы работают как положено.

– Отчего тогда у меня все болит?

– От падения, – говорит доктор и добавляет, усмехаясь собственной шутке: – Или, лучше сказать, от его жесткого завершения. От удара у тебя перенапряглись все до одной мышцы. А потом за девяносто шесть часов полной неподвижности они онемели. Это не страшно. Пройдет.

Мои телесные повреждения ограничились сотрясением мозга и вывихом левого плеча. А выжить мне помогла недостаточно отточенная техника ныряния: вместо того чтобы воткнуться в землю головой и насмерть сломать шею или раздробить череп, я приземлился на плечо, которое и приняло на себя основную силу удара.

Мама приносит мне одежду, в которой я поеду домой. Неудивительно, что она мне в самый раз. В конце концов, это же мои вещи – хотя я и вижу их как в первый раз. Интересно, есть у меня любимая рубашка или заношенная до дыр пара джинсов? Машина – микроавтобус «шевроле» – мне тоже не знакома. Дом тоже. Глядя по сторонам, я кое-что узнаю о себе. Например, что мои родители не миллионеры. Что я не люблю постригать траву на лужайке у дома. Хотя, возможно, это обязанность Джонни. В любом случае с меня спроса нет – я лежал в коме.

Я вычисляю окно, из которого вылез на крышу. Это просто, потому что ни из какого другого окна на крышу не вылезти. Оно оказывается ниже, чем я ожидал. Это даже обидно. Тоже мне герой: тут и лететь-то всего ничего, а ты умудрился своротить себе мозги.

Едва мама открывает входную дверь, нам навстречу раздается дружное: «Сюрприз!»

Через всю гостиную протянулся самодельный плакат «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ЧЕМПИОН!».

Грузный мужчина – лет ему примерно столько же, сколько маме, – по-медвежьи обнимает меня и здоровенными ладонями обхватывает мою голову.

– Как же здорово, что ты снова дома, сынок!

– Фрэнк, осторожнее! – в ужасе восклицает мама. – У него сотрясение!

Мужчина – мой отец? – выпускает меня из объятий, но напора не сбавляет.