Республиканские Коммандо 4 Приказ 66 - [17]

— У тебя есть дети? — поинтересовался мужчина.

Фай пожал плечами.

— Я над этим работаю.

Иногда тот Фай, которым он был прежде, прорывался наружу. Он был элитным коммандо, в великолепной форме, и — что было самым болезненным — у него было то, что Скирата называл паклалат; дар трепаться. Он умел играть словами. Но взрыв на Гафтикаре положил этому конец, и сейчас он был инвалидом, зависящим от заботы милой девушки по имени Парджа Брэлор, которая, похоже, не замечала, что он совсем уже не тот предмет для мечтаний, которым был раньше.

Мужчина взглянул мимо Фая так, словно он узнал кого–то приближающегося среди мешанины фигур в броне, тащивших флексофраповые сумки с консервированными овощами, машинными запчастями а иногда — и пятилитровые канистры с тихааром; местным алкоголем тройной перегонки, которым запросто можно было обезжиривать детали двигателей.

— Это твоя девушка? — поинтересовался он. — Направляется сюда, у тебя на шести.

Фай обернулся. Темно–каштановые косички Парджи, с вплетенными в них красными медными шариками, покачивались под подбородком ее шлема. Под мелким серым дождем, на фоне ее темно–багряной брони, они казались яркими осенними плодами.

— Да. Это она.

— Тогда я тебя оставлю. Ты снова в надежных руках.

«Снова? О чем это он?»

Когда Фай вновь повернулся к нему, человек уже слился с базарной толчеей. Парджа пробила себе путь среди бронированных тел с целеустремленностью лазерной пушки и, поймав Фая за руку, притянула его к себе чтобы прижаться лбом своего шлема к его лбу. Это был единственный способ «поцеловать» кого–то в полной броне. Наверное, поэтому некоторые аруэтиизе верили, что мандалориане бьются друг о друга головами в качестве приветствия.

«Аруэтиизе — чужаки, враги, предатели и тому подобное — поверят любой старой чуши.» — подумал Фай.

— Ты добрался. — с явственным одобрением воскликнула Парджа. — Отлично, кэр'ика. Что, заводишь новых друзей?

— Не знаю. — Фай уже не мог увидеть мужчину. Тот исчез. — Он обо мне беспокоился.

Парджа протянула руку и погладила его по шлему. Она нарисовала на нем мандалорианские буквы «М» и «Ш» — мир'шапур, травма мозга — точно также, как полевой медик мог бы сделать на первичной сортировке. На Мандалоре эти символы действовали как смесь из предупреждения для окружающих «относиться к нему осторожно» и знака отличия за боевую службу.

— Он увидел знак на твоем бу'шей. Это сказало ему что ты покалечен, и как именно. Понимаешь, это избавляет от кучи глупых расспросов, и люди знают как с тобой обращаться.

Фай никогда не думал о себе как об искалеченном. Ранен — пожалуй, но не искалечен. Он говорил себе, что все еще только начинается, и что Бардан Джусик со временем соберет его по клеточкам своими джедайскими методами лечения.

— Что мы будем делать теперь? — спросил он.

— Ты должен найти дорогу к кантине. — Парджа не выказывала ни следа нетерпения, хотя, как он понимал — она говорила это ему, наверное уже десяток раз. — И я не собираюсь тебе подсказывать. Пользуйся картой. И что еще ты должен сделать? Давай, рассказывай.

— Пометки. Делать пометки, пока буду идти.

— Хорошо. Делай пометки. И тогда всё, что тебе надо — это не забывать посматривать в деку.

Энцери был крошечным прыщом на карте, по сравнению даже с одним–единственным переполненным районом–термитником Корусканта — и поселением, самым близким к Кириморуту, скиратовскому убежищу для клонов–дезертиров в глубине северных лесов. Он даже был скорее факторией, чем городом. Но с точки зрения Фая, он был сложным и запутанным как лабиринт. Он вытащил стило из наручи и сверился с декой. События двухлетней давности — даже его искусственно укороченного детства вспоминались отчетливо, но у него не сохранялись повседневные воспоминания, которые все остальные считали само собой разумеющимся. Он сориентировался так, как его когда–то учили, привязавшись к ориентирам вроде элеватора на краю города, сверился с примитивным магнитным компасом на запястье и побрел дальше.

Когда он научится работать с этим — он начнет учиться использовать ВИД в своем шлеме. По шагу за раз, как говорила Парджа. Она следовала за ним.

— Ты отлично справляешься. В самом деле кэр'ика, у тебя с каждым днем получается все лучше. Я горжусь тобой.

Как Парджа могла любить его — в таком состоянии? Он чувствовал себя раздавленным. Но они встретились когда он уже был ранен, и она никогда не знала того Фая, которым он был. Она любила его таким, как он есть. А его состояние сейчас могло только улучшаться.

— Я скучаю по братьям. — проговорил он. — И по Ордо тоже.

Да, у него были письма, а время от времени и разговоры по комлинку с командой «Омега» и «Нулевыми» ЭРК, которые были его единственной семьей в любом смысле этого слова, но Фай всю свою короткую жизнь жил среди ему подобных. Он никогда не был по–настоящему одинок. Он почувствовал себя виноватым за то, что Парджа не была для него всем миром; она выхаживала его в те тяжелые дни после того, как его вытащили с Корусканта, кормила и мыла его, словно младенца, и ее постоянные ободрения помогли ему пойти вновь не меньше, чем Сила и целительские умения Джусика. Когда–то Фай считал, что больше всего на свете он хочет найти милую девушку, которая будет о нем заботиться. Он никогда не представлял себе, что эта девушка будет за ним ухаживать.