Республика попов - [3]

В липкой паутине, сотканной из гулких демагогических фраз, бьются и остальные герои романа. Одни запутываются в ней из страха, другие — по неведению, третьи — по доверчивости. И всякий раз внутреннее примирение с этим духовным пленом означает трагическое падение личности. Приятель Томаша Лашут, запуганный в фашистской охранке, становится доносчиком. Еще примечательнее в этом смысле история, случившаяся с дядей Томаша Яном Менкиной. Двадцать шесть лет проработал он на чикагских скотобойнях в Америке. По зову сердца вернулся наконец на родину. С недоумением наблюдает он за изменениями, происшедшими в родных местах, за новыми горластыми людьми, неожиданно всплывшими на поверхность. В его доме, который он выстроил на свои сбережения в один из предшествующих приездов, поселился некий Минар, предводитель местных чернорубашечников-гардистов. Из милости выделили Менкине комнату в его собственной вилле, и он покорно смирился с ролью дворника на собственном дворе. За чудаковатой внешностью и поступками американца скрывается подлинная доброта, отзывчивость и человечность. Таким остается Ян Менкина до тех пор, пока не соблазняется возможностью по дешевке купить доходный трактир с гостиницей у еврея Клаповца, имущество которого и без того подлежало «аризации». Менкина снова сделал «доброе дело»: ведь он купил у Клаповца, а не просто реквизировал его заведение. Но: коготок увяз — всей птичке пропасть. Теперь уже интересы «дела» стали для американца превыше всего. Деньги не пахнут, и Менкину тревожат не кутежи местных фашистских главарей в его гостинице (от каждого такого кутежа ему-то прямой барыш), а подозрительная, с точки зрения Минара и ему подобных, репутация племянника. Как бы неблагонадежность Томаша не повредила торговле! Эволюция этого образа весьма характерна и логична, автор вложил в нее глубокий политический смысл: бескорыстный «чудак» Менкина был человеком неудобным и даже опасным для режима, его поистине апостольская кротость могла навеять мысль о невыгодных параллелях с хищническими наклонностями юродствующих во Христе новоявленных пастырей народа; делец Менкина сразу же оказывается социально родственным этому режиму, переходит в разряд «верных» словаков.

Жертвой гнусной системы улавливания душ, повсеместно принятой на вооружение в клеро-фашистском государстве, становится и мать Томаша — добрая и богобоязненная Маргита Менкинова. Церковники застращали ее атеизмом Томаша. Духовные отцы надругались над сердцем матери, заставив ее свидетельствовать против сына. Во имя любви к богу она отреклась от самого светлого и дорогого, что было у нее в жизни, — от собственного сына.

Фашизм и гуманизм — две вещи несовместные. Все человеческое опошляется, распадается в отравленной атмосфере диктата и мракобесия. Эта общая мысль красной нитью проходит через книгу Татарки, придавая законченную стройность и философскую глубину ее концепции. Ибо только показав неизбежность крушения личности, вставшей на путь компромиссов с господствующей идеологией, Татарка и мог убедительно обосновать идею необходимости решительной борьбы против фашистского засилья. Человек должен, обязан бороться, если хочет остаться человеком. Именно к этому выводу приходит в романе Томаш Менкина.

Случай помог ему покончить с колебаниями и бесповоротно определить свой путь. Но если случай свел его в поезде с коммунистом Паволом Лычко, то совсем не случайно на допросах в тюрьме он не назвал имени этого подпольщика. Уже к моменту встречи с ним Томаш внутренне созрел для борьбы. Ему не хватало лишь одного — чувства локтя с соратниками-единомышленниками. Знакомство с Паволом, с его матерью, в образе которой есть что-то от Ниловны Горького, окрылило Томаша. И хотя о подпольной работе коммунистов у него еще остается самое смутное и романтическое представление, хотя сам он еще не знает, чем ему придется заниматься, читателю ясно, что выбор им сделан твердо и окончательно. Дальнейший путь Менкины, в конце романа по мобилизации отправляемого на советско-германский фронт, можно безошибочно предугадать — это путь убежденного борца с фашизмом, будущего участника Национального словацкого восстания 1944 года.

«Республика попов» была одной из тех новаторских книг, которые оказали глубокое влияние на все развитие послевоенной социалистической словацкой литературы. Роман Татарки стал важнейшим рубежом в художественном освоении сложной проблематики антифашистской борьбы в Словакии в период существования марионеточного государства. «Республика попов» послужила ориентиром для многих писателей, обращавшихся позднее к теме Сопротивления, а Томаш Менкина — тип честного, колеблющегося интеллигента, постепенно приходящего к пониманию необходимости борьбы с фашизмом, — под другим именем, в ином обличье не раз потом встретится в словацкой прозе: и у Франтишека Гечко в романе «Святая тьма», и у Владимира Минача в его трилогии, и у Рудольфа Яшика в неоконченной эпопее «Мертвые не поют»…

* * *

«Республика попов» сыграла важную роль и в творческом развитии самого Доминика Татарки. Эта книга не только подготовила органический переход писателя к теме строительства новой жизни («Первый и второй удар» — 1950), но и позднее, по мере удаления от воссозданной в ней эпохи, «Республика попов» продолжала служить Татарке внутренней вехой, отправным, опорным пунктом в разработке центральной для всего его творчества проблемы гуманизма, идеи ответственности человека перед обществом и общества перед человеком. Его сатирический памфлет «Демон соглашательства» (1956, книжное издание 1963), подобно первому роману, пропитан нетерпимостью к гнилым, беспринципным компромиссам, растлевающим самих людей, превращающим их в примитивные винтики некоего бездушного бюрократического механизма. «Республика попов» незримо присутствует и в последних произведениях Татарки — сборнике рассказов «Разговоры без конца» (1959) и повести «Плетеные кресла» (1963). В них развиваются и обогащаются мотивы, особенно характерные как раз для первого этапа творчества писателя: ненависть к насилию и войне, ко всем формам взаимного отчуждения людей и светлая вера в человека, в неисчерпаемость его творческого гения.