Репин - [13]

Ученик не воспользовался курьезным советом ректора Академии Бруни, но картина «Диоген» так и не получилась. За два дня до экзамена Репин ее заново переписал и все же остался недоволен. Картина медали не заслужила.

Это была первая крупная неудача. Большой холст не умещался в комнате, хотелось не видеть его, скорее забыть горечь поражения. Репин деловито искромсал картину на мелкие части и бросил их в печь. Промасленный холст ярко пылал, в горячем пламени как бы растворялся неприятный осадок от первой осечки.

В душе художника зрели уже такие образы, которым было тесно в академических трафаретах. Но время для них еще не пришло.

Надо кончить Академию, а учиться так трудно. Если бы можно было хоть один день не думать о заработках!

Даже запускались порой занятия, прилежный ученик отставал по теоретическим предметам. Получал замечания, выговоры, слышал угрозы об исключении из Академии. По природной горячности Репин чуть не покинул ее. Вразумил его конференц-секретарь Исеев, который сказал, что именно он, Репин, должен как следует окончить курс, иначе для кого же существует Академия, как не для таких, как он.

Смирившись, Репин стал еще более загружать свои дни, занимался ночами. Приближалось время последней конкурсной работы. Весна 1868 года. Снова задана тема, набившая оскомину, иссушившая все чувства. Снова библия: «Иов и его друзья». Но отставание в научных занятиях мешало Репину конкурировать на вторую золотую медаль, а написать эту программу было особенно важно, так как она давала право участвовать в конкурсе на Большую золотую медаль, к чему стремились все академисты. Получить ее — значило шесть лет на казенный счет жить за границей, совершенствоваться в своем мастерстве.

После долгих хлопот Репину, наконец, разрешили писать эту программу.

Вместе с Репиным на ту же тему писал картину и его друг Поленов. Интересно, как отзывался он о ней в своем письме к сестре, жившей в сентябре 1869 года за границей.

«Пишем мы вещь заказную, без вдохновения, не только неинтересную, несообразную требованиям «арса» (искусства) и вкусам публики, но враждебную им…»

Опять — в который раз! — пришлось перебороть нежелание и писать картину только потому, что иначе не кончишь Академии. Снова была приведена в действие вся могучая сила молодого таланта, снова год не отходил Репин от своего холста, не замечая часов, писал этюды с натурщиков, стараясь воспроизвести естественную обстановку, создать иллюзию пространства.

Медаль получена. На академической выставке картина пользуется успехом, ее признают необычной по композиции и реальному решению библейской темы.

Успех этой картины и многих портретов того времени свидетельствовал о том, что Репин хотя и назывался еще учеником Академии, но постепенно становился уже крупным живописцем, умеющим свободно рисовать, оригинально строить композицию и довольно смело решать цветовые задачи.

НА РОДИНЕ

В журнале «Нива» за 1914 год напечатан маленький рисунок из альбома, под ним подпись: «И. Е. Репин возвращается из Академии домой».

Это было в 1867 году. Рисунок еще очень наивен, по характеру похож на ранние репинские карикатуры. Ирония судьбы! Творцу «Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану» — самого веселого, смешного произведения в мире — карикатуры решительно не давались. Природа богато одарила его чувством юмора. Но как художник он был слишком предан натуре, чтобы стать карикатуристом.

Рисунок этот интересен лишь как документ, характеризующий малоизвестную пору в биографии художника. На нем изображены лошадка, везущая под гору телегу, и на телеге Репин, сложивший руки на груди. Возле идет возница, не уместившийся рядом с седоком и его багажом. После четырехлетнего перерыва Репин возвращается в родные места.

Он увидел тот же бревенчатый дом с крылечком, который в деревне Осиновке — пригороде Чугуева — занимали Репины. Вот и собака, двор с погребом и сараем, бочка для воды на двухколесной тележке.

Мало изменился родной дом и его обитатели. Немного постарела мать. Но она так же добра, так же любит своего первенца и заплакала от счастья, когда его вновь увидела.

На фотографии, снятой тем летом в Чугуеве, мы видим Татьяну Степановну, сидящую в окружении своих талантливых сынов — старшего, одаренного живописца, и младшего, тяготеющего к музыке.

Илья Репин приехал в Чугуев уже не тем робким юношей, которым четыре года назад уезжал на дилижансе из Харькова в Москву.

Репин стал неузнаваем. И не только потому, что носил длинные волосы, шляпу, элегантный костюм. За минувшие годы он успел так много узнать, так подвинуться в своем мастерстве, что земляки не переставали дивиться происшедшим переменам.

Сложные чувства обуревали Репина, когда он вновь вступил на родную почву. Все самое для него дорогое осталось в Петербурге. Там живут новые друзья, которые научили его шире смотреть на мир, раскрыли перед ним мудрость книг.

Но до них, до их знаний и широты взглядов он еще не дорос. А чугуевские знакомые ему показались скучными, малоразвитыми. Вот Репин и писал своему другу Андриану Прахову:

«Я похож на летучую рыбу, которой далеко до птиц небесных: она даже не может поднять настолько голову, чтобы видеть их. Но в то же время она выше рыб, плавающих в воде, ей удобно наблюдать за ними».