Ренуар - [18]

Ренуар. — У Дега была общая черта с Мане: любовь к мистификации. Он забавлялся, как школьник, создавая тому или иному художнику ложную репутацию, естественно, обреченную на гибель по прошествии недели. Я и сам как-то попался. Однажды Дега, проходя по улице, заметил меня на верхушке омнибуса и, сложив рупором руки, кричит:

«Бегите смотреть выставку графа Лепика».

Я бегу и очень добросовестно ищу интересную вещь. Наконец я говорю Дега:

«Ну, ваш Лепик?..»

«Не правда ли, очень талантлив, — отвечает Дега, — но какая досада, что все это немного бессодержательно…»

Я. — Лотрека сравнивают с Дега?..

Ренуар. — Какие пустяки! Лотрек рисовал очень красивые афиши, но остальное… Оба они писали публичных женщин; но целый мир между ними. Лотрек делает просто публичную женщину; у Дега — это сама ее душа, это все публичные женщины, выраженные в одной. И затем: у Лотрека — они преступны; у Дега — никогда. Вы знаете «Праздник хозяйки» и много еще сцен в том же роде.

Когда пишут публичный дом — это часто порнография, но в этом всегда безнадежная тоска; лишь Дега умеет придать этим сюжетам оттенок веселости и в то же время поступь египетского барельефа. Эти черты религиозности и целомудрия, столь возвышающие его искусство, сказываются еще сильнее, когда он в своих вещах касается девушек.

Я. — Однажды я видел в витрине на улице Оперы «Женщину в ванне» Дега и застывшего перед витриной прохожего, должно быть художника, так как своим мизинцем он чертил в воздухе воображаемый рисунок. Я подслушал, как он бормотал: «Такой вот женский живот, как этот, — это так же значительно, как Нагорная проповедь»…

В раздумье. 1876

Лодка. 1878

Ренуар. — Ваш прохожий, наверное, был литератор. Художники выражаются иначе.

Я. — В то же время проходил каменщик. Он также остановился перед изображением нагой женщины: «Черт возьми! Не хотел бы я спать с этакой девкой!»

Ренуар. — Каменщик прав. Искусство не для забавы.

Я. — Случалось ли вам видеть, как Дега делал свои офорты?

Ренуар. — Я иногда бывал с ним вместе у Кадара, обычно после обеда. Дега брал доску и делал свои восхитительные оттиски. Я не смею сказать — офорты, чтобы меня не одернули. Специалисты всегда готовы объяснить вам, что это сделано наплевательски, полным невеждой в элементарных законах офорта, но для меня — как это прекрасно!

Я. — Я постоянно слышал от вас, что следует в совершенстве владеть своим ремеслом.

Ренуар. — Да, но я имею в виду не ремесло современных граверов, готовых подковать муху. Среди прекрасных офортов Рембрандта есть такие, которые сделаны как будто бы щепкой или концом гвоздя. А могли бы вы сказать, что это потому, что Рембрандт не знал своего ремесла? Никоим образом, именно потому, что он знал его в совершенстве и знал всю цену чисто ручной работы, которую исключают, нагромождая между мыслью художника и ее воплощением все эти инструменты, превращающие мастерскую гравера в кабинет дантиста.

Я. — А Дега — живописец?

Ренуар. — Я видел в витрине рисунок Дега — почти одну черту углем в золотой раме, которая могла бы все убить. Но какая сделанность! Я никогда не мог представить себе ни у кого из живописцев лучшего рисунка!

Я. — Я хочу сказать, — когда Дега брался за краски.

Ренуар. — А если посмотреть на его пастели!.. Подумать только, что таким неприятным для работы материалом он добивался тонов фрески! Когда он устроил свою необычайную выставку у Дюран-Рюэля в 1885 году, я как раз поглощен был усилиями передать фресковый тон в масляной живописи. Можете себе представить, как я был удивлен тем, что увидел там.

Я. — Как раз о масляной живописи Дега…

Ренуар. — Посмотрите-ка, Воллар!

Мы подошли к площади Оперы. Указывая мне на «Танец» Карпо:

— Но он в прекрасном состоянии! Кто мне говорил, что эта группа совершенно разрушилась! Заметьте, что я не желаю Карпо никакого зла, но я люблю, чтобы каждая вещь была на своем месте. Пусть эту скульптуру окружают заботами и поклонением, пусть ее рекламирует весь мир, я не вижу в этом никакой беды, но с условием, чтобы куда-нибудь перенесли этих пьяных женщин… Танец, который показывают в Опере, имеет свои традиции; это нечто благородное, это — не канкан… И это в счастливую эпоху, когда среди нас живет скульптор, способный соперничать с древними! Однако никакой опасности…

Я. — Роден как раз получил заказ на «Мыслителя», и «Виктора Гюго», и «Врата ада».

Ренуар. — Но кто вам сказал о Родене? Я говорю о первейшем скульпторе. Ведь это — Дега. Я видел сделанный им барельеф, который он уничтожил; это было прекрасно, как античная скульптура. И эта танцовщица из воска!.. У нее был рот — только намек, но какая форма! К несчастью, ему все твердили: «Но вы забыли сделать рот!»

Это все этот чижик… как его… я решительно не могу вспомнить сегодня ни одного имени… Этот друг Дега, который лепит голых женщин так, будто он делает просто слепки с натуры, да так оно должно быть и есть на самом деле… Ну, наконец, чтобы ему не надоедали с этим ртом, Дега его проработал, — и все пропало! Видали вы необыкновенный бюст Зандоменеги? Дега прятал его под предлогом, что он не окончен…

Я. — Мне казалось, что они трудно уживались вместе — Дега и Зандоменеги.