Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - [21]

А то, что Василий притворялся хворым, стало ясно после такого случая. Как-то мы, трое мальчишек, решили полакомиться рябиной с его дерева, которое росло перед домом, через улицу. Там был его огород. Будучи уверенными, что его дома нет, мы забрались на забор и сорвали несколько гроздьев рябины. И тут вдруг Василий выскакивает из дома с угрозами нас поймать и избить. Мы мгновенно спрыгнули с забора и помчались вниз к речке (его дом был вторым с краю). Он побежал за нами и бежал с такой скоростью, что мы еле ноги унесли. Мы мчались по деревянному мостику через речку, так, что грохот звучал от наших быстрых босых ног, а буквально в нескольких метрах за нами нёсся Василий. Только лес на противоположном берегу спас нас от плена и экзекуции. В лесу мы разбежались в разные стороны и он бросил преследование. Но не поленился пойти к нам домой (хотя путь неблизкий) и доложить маме о проделках сына, почему-то назвав меня «ефрейтором» и главарём банды.

После этого случая я узнал, что он здоров, больным лишь притворяется. «Так не он ли выдал моего отца?» – подумал я. – «Он вполне мог работать на милицию или НКВД, а может, на тех и других, поэтому-то его и не брали в армию»…

Мама после жалоб Василия меня пожурила, и тем этот инцидент закончился. Случилось это происшествие примерно через полмесяца после отправки отца на фронт.

Помнится, один раз в жизни отец меня «повоспитывал» прутиком. Я на него не был в обиде – сам виноват. Разбил трёхлитровую банку сметаны, из которой должен был вручную взбить масло. Для этого сметану в стеклянной банке, закрытой деревянной крышкой, сильно трясли не менее часа. Технология процесса: берёшь банку в руки, одной рукой сверху, другой снизу, садишься на лавку и колотишь по согнутым ногам выше колен до одури. Я уже устал, но останавливаться нельзя – нужно довести процесс до конца. И вдруг банка выскальзывает у меня из рук и разбивается вдребезги! Я получил то, что заслужил.

Через два месяца, в ноябре, отца после окончания курсов отправили на фронт. Попал он снова в Белоруссию, откуда прислал нам два письма. А однажды, уже в январе, вместо письма получили «похоронку»… В извещении, которое я дословно запомнил, было написано: «Фёдоров Николай Климентьевич, 1910 г. р., младший сержант, командир отделения миномётчиков геройски погиб в боях с немецко-фашистскими захватчиками 22 декабря 1943 года. Похоронен: Витебская область, Яновичский район, 800 метров от деревни Пуруза».

Мы были в шоке. Всё валилось из рук. Мама осталась одна с нами четырьмя. Она решила узнать, как «это» произошло, как он погиб. Попросила меня написать письмо в воинскую часть, где воевал отец. Она продиктовала, а я написал. Но ответа мы не получили.

Глава 13. 1944 ГОД

Зима 1944 года нас ещё раз серьёзно огорчила. Не зря говорят на Руси: «Пришла беда – отворяй ворота!». Сдохла наша кормилица – корова. Причин её гибели могло быть несколько: злодейство, недостаток кормов, сильные морозы тех лет. Хлев и даже дома в те годы не закрывались на замки, поэтому чей-то злой умысел мы исключить не могли. А морозы стояли такие, что даже в подполье у нас замёрзла картошка. Из мёрзлого картофеля делали крахмал и готовили кисель. А потом стали готовить даже кумышку – самогон.

У наших ближайших соседей в сарае был солидный аппарат с четырёхведерным котлом. Для охлаждения использовалась деревянная бочка, через которую была пропущена толстая медная труба. Зимой в бочку засыпали снег, а летом заливали холодную воду из колодца. Разводили костёр, над которым устанавливали котёл. В него заливалась брага, изготовленная из мёрзлой картошки в домашних условиях. Котёл закрывался деревянной крышкой и промазывался по краям глиной. Костёр под котлом необходимо постоянно поддерживать, добавляя дров, а в бочку подсыпать снежку. Меня мама посылала на эту работу, а мне и самому было любопытно, что мужики пьют да хвалят. Рядом с посудиной, куда прозрачная жидкость лилась тоненьким ручейком, висел маленький ковшик, в который я набрал немного тёплой жидкости. Мне она показалась слишком горькой, но через пару «командировок» к аппарату уже становилось весело.

У нас заканчивались дрова (отец их не успел заготовить), а зима была в полном разгаре. Пришлось нам с мамой вдвоём рубить в лесу дрова. Взяли топор и двуручную пилу и отправились в Мур Гоп (в переводе – Глубокая Яма). Она простиралась на несколько километров вдоль реки и начиналась не очень далеко от нашего дома. Лес был тут дремучий, но было много сухостоя – засохших на корню деревьев, которые хорошо шли на топливо. Летом сюда было трудно пробираться, да и страшновато. Про эти места ходили легенды, но как оказалось, не только легенды. Осенью, во время уборки урожая, мы с мамой жали серпами ячмень около леса, прилегавшего к Глубокой Яме, и видели на опушке снопы, обмолоченные вручную. Предполагали, что тут живут дезертиры, скрывавшиеся от армии.

Зимой земля замёрзла, и снегу было по колено. Мороз не был сильным, и мы за два дня наготовили 12 возов дров. Это были брёвна длиною примерно три метра и довольно толстые. Мама попросила помочь нам с гужевым транспортом старшего конюха Гаврилу. Он выделил двух быков, а сам взялся возить нам дрова на жеребце по кличке Ветерок. Пришлось ещё пригласить соседа – 15-летнего юношу Онисима, который запряг быка Бодрого, а мне достался бык по кличке Партизан. Получилась настоящая «помочь» – так говорили, когда работники добровольно и бесплатно работают. Хозяева кормят тружеников 2–3 раза, а ужин с выпивкой – кто сколько желает.