Реликвии тамплиеров - [10]
Если сэр Хьюг и ощущал нечто подобное, то по нему это было незаметно. Я упал на колени перед главным престолом, а он лишь коротко поклонился и быстро перекрестился. Потом пошел дальше по нефу, и я торопливо последовал за ним, стараясь не отстать. Меня очень удивило, что мы прошли за крестную перегородку в восточную часть собора, за алтарь. Ведь сэр Хьюг был мирянин — рыцарь, конечно, и даже бывший тамплиер, — но все же принадлежал к приближенным епископа и, вероятно, имел какое-то разрешение, позволяющее ему нарушать обязательное для всех мирян правило и дающее право заходить в святилище. Меня с приближением к крестной перегородке всегда начинало просто трясти. Я с благоговейным страхом взирал на эту колоссальную каменную решетку, украшенную, как представлялось, сотнями статуй королей, благородных рыцарей, епископов и святых и отгораживающую алтарь от главного нефа. Средоточие святости и гигантская тяжесть, которую, казалось, удерживало на месте одно лишь чудо. Но если я испытывал благочестивый страх, то сэр Хьюг был его лишен. Или нет? Вот он остановился, быстро опустился на одно колено, потом встал и, взяв меня за руку, повел обратно в главный неф.
— Мне придется просить отпущение за этот грех, — сказал он, и голос его звучал явно напряженно. — Но я и сам был когда-то духовным лицом, а это не забывается. — Выдержка и присутствие духа, казалось, внезапно его покинули. Меня это здорово заинтриговало. Он же обычный человек, в конце-то концов. Билл говорил мне про тамплиеров, и я уже хотел сказать что-то по этому поводу, когда сэр Хьюг заговорил снова: — Я, конечно, дворецкий епископа и имею право приближаться к алтарю, но не люблю этого делать. Вот тут-то ты и можешь мне помочь, Петрок. Епископ просил меня принести ему одну священную реликвию, которая здесь хранится. — Он указал на алтарь. — Будет совершенно законно и правильно, если ее понесешь ты, братец.
Я почувствовал укол гордости.
— Конечно, сэр.
— Вот и прекрасно! — воскликнул сэр Хьюг. Он, кажется, вполне воспрянул духом и немного оживился. — Епископу понадобилась десница святой Евфимии. Она хранится в ковчежце для мощей, который тоже имеет форму руки, вот такую. — И он поднял собственную руку, имитируя по-женски жалостный благословляющий жест. С поразительной точностью, даже с некоторой насмешкой. Движением настоящего актера. Это было совершенно неуместное зрелище, точно такое же, как тогда, в таверне: блестящий, весь подобравшийся, словно перед схваткой, рыцарь с побелевшими глазами и зловещим ножом в руке. И я даже услышал, каким-то краешком сознания, судорожный вздох возмущения, словно исходящий от каменных героев и знаменитостей, украшавших собой крестную перегородку. Но во мне жило ощущение, что сэр Хьюг не такой, как все мы, другой, и отстоит далеко-далеко от всех и от всего, мне когда-либо встретившегося, и сейчас это ощущение еще более окрепло. Я ведь не был до этого близко знаком с властями предержащими. По моему глубокому убеждению, именно так власть проявляла себя в отношении подобных мне ничтожных людишек.
Так что за алтарь я вошел наперекор здравому смыслу и почти против собственной воли. Пол здесь был вымощен богато изукрашенными изразцами, на них шаги звучали тише, чем на каменных плитах нефа. По обе стороны от меня ступенями восходили кверху лавки для певчих; в любое другое время я бы остановился, чтобы полюбоваться замечательной резьбой, украшавшей все поверхности. Ниже откидных сидений — «мизерекордов», — крепящихся к спинкам лавок, виднелись изображения звериных морд, явно карикатурно повторяющие черты реальных людей, а также морды сатиров с волосами в виде листьев или лесных духов. Эти смешные изображения привносили искру юмора в такое серьезное дело, как месса, но сейчас мысли о странных рожах выбивали меня из колеи. Я даже ощущал на себе их взгляды, как и взгляды статуй на крестной перегородке.
Но вот я приблизился к алтарю. Медленно взобрался по ступеням; изукрашенный инкрустациями мрамор разных оттенков и рисунков был гладким и скользким, особенно для моих башмаков с кожаными подметками. Огромный каменный стол передо мной был уставлен свечами, их пламя мигало, бросая отсветы на золото и драгоценные камни высокого распятия, на обложки Библии и Псалтыри, на чашу для причастий и дарохранительницу. Потом я заметил шкатулку из резной слоновой кости; подставку с хрустальным шаром, где хранился один зуб святого Матфея, подвешенный внутри, словно зрачок огромного глаза; небольшой золотой крест, украшенный сканью и гранатами, в котором, как я знал, заключена щепка Святого Креста. А из-за Псалтыри, почти скрытые от взгляда, выглядывали тонкие золотые пальцы, улавливая своими кончиками самые слабые лучики света от свечей. Вот он, ковчежец. Задержав дыхание, я закатал правый рукав, чтобы он не цеплялся за алтарь и драгоценности, усыпавшие обложку Псалтыри, наклонился вперед и подхватил руку святой Евфимии.
Она была прохладная, но не холодная на ощупь — тоненькая рука, меньше, чем моя. И очень изящная, почти как у моей матери, вдруг подумалось мне. Она словно высовывалась из богато изукрашенного рукава, служившего ей основанием. Руку святой, видимо, отрубили в трех или четырех дюймах выше запястья. Я с уважением и почтением держал эту реликвию. Хотя я слышал о святой Евфимии, римлянке из Бейлстера, которую солдаты Диоклетиана
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.
Лорд Люсьен Сен-Клер, герой войны с Наполеоном, красавец, щеголь и покоритель женщин, легко вскружил голову подопечной лорда Карлайна, прекрасной мисс Грейс Хетерингтон. Но и Сен-Клер был покорен красотой девушки, ее прямодушием и искренностью. Впрочем, у него не было серьезных намерений в отношении Грейс, разве что добавить ее в качестве интересного экземпляра к его донжуанскому списку. Судьбе было угодно, чтобы ночью Люсьен по ошибке попал в спальню Грейс, и в самый неподходящий момент туда же заглянула леди Карлайн.
Гейбриел Фолкнер, герой войны, аристократ и красавец, неожиданно для себя унаследовал графский титул, огромные капиталы и… трех незамужних дочерей прежнего графа. Взвесив все за и против, новоиспеченный граф Уэстборн решает жениться на одной из них. Девицы, однако, отказывают ему. Более того, младшие сбежали из родового поместья, а старшая, леди Диана, без его разрешения явилась в Лондон. Гейбриел понимает, почему три его подопечные повели себя таким образом. Причина — в его прошлом. И вдруг Диана неожиданно соглашается стать его женой.
Ханна Мэллой, выросшая в богатой респектабельной семье, оказалась на улице, где не было не только комфортабельных отелей и шикарных магазинов, но и даже булыжных мостовых с аккуратными тротуарами и уличным освещением. Однако привел сюда девушку не злой рок, а непокорный нрав — она сбежала из-под венца, покинув буквально у алтаря ненавистного жениха, выбранного отцом, чтобы упрочить и без того процветающий семейный бизнес. Понимая, что отец не сдастся и наймет лучших сыщиков, чтобы вернуть беглую дочь, Ханна решает вступить в фиктивный брак.
Заключительная часть трилогии – «Черный тополь» – повествует о сибирской деревне двадцатых годов, о периоде Великой Отечественной войны и первых послевоенных годах.