Реквием в Вене - [49]

Извещение от Крафт-Эббинга явно уже пришло, ибо служитель быстро сменил свой агрессивный, неотзывчивый тон, как только Гросс представился.

— Сюда, господа. Почему вы не сказали об этом сразу? Господин придворный советник специально звонил по вашему поводу.

Они последовали за тучным служителем вверх по центральной лестнице, а затем по коридору под вывеской «Отделение 2А». Из-за закрытых дверей до них доносились приглушенные звуки. Служитель двигался поразительно проворно для такого грузного человека, он явно спешил вернуться к своему поучительному чтению о еврейской проблеме в Австрии, подумалось Вертену.

— Это здесь, — наконец объявил толстяк, остановившись перед дверью с трафаретной цифрой «тринадцать» на ней. Он не стал стучать, а вместо этого засунул в замочную скважину свой служебный ключ и, открыв дверь, просунул голову в комнату: — К вам посетители, господин Вольф. Ведите себя хорошо, иначе вечером не получите штруделя.

Служитель отошел от двери и заговорщически подмигнул посетителям, как будто только что дал отповедь непослушному ребенку.

— Теперь он должен быть подружелюбнее. Если нет, то я могу поговорить с ним построже…

— В этом не будет необходимости, — перебил его Гросс. — Вы теперь можете идти.

— Это против правил, — возразил смотритель.

Однако его служебное рвение несколько угасло, когда Вертен сунул ему три флорина.

— Ладно, господин придворный советник сам дал разрешение на посещение, так что, думаю, это допустимо.

— Безусловно, — бросил Гросс, проскользнув мимо него в дверь. Вертен последовал за ним.

Истощенный человек уставился на них с кровати самыми большими и совершенно отрешенными глазами, которые когда-либо приходилось видеть Вертену. Вольф был изможден, и его лицо, отмеченное печатью глубокого раздумья, казалось скорее высеченным резцом, нежели вылепленным из воска. Под запавшими глазами у него лежали лиловые тени, под скулами, подобно шрамам, плоть бороздили глубокие складки. Его бороденка, редкая, поскольку нервный тик понуждал его постоянно выдергивать волосы, своими неясными очертаниями представляла какое-то подобие усов и козлиной бородки.

Окна комнаты, как и было обещано, выходили на башню собора Святого Стефана, хотя Вертен заметил, что вид был разбит на квадраты оконными решетками; большую часть помещения занимал пыльный рояль марки «Безендорфер».

— Я знал, что вы придете. — У Вольфа оказался мощный, звучный голос, полная противоположность его внешности. Он заставил Вертена подскочить.

— Теперь он ушел? Люди наконец поняли?

Гросс, хорошо сведущий в психологии, моментально подстроился к нему.

— Да, — ответил он. — Все так, как и должно быть.

Лицо Вольфа, казалось, почти просветлело при этих словах, он обхватил колени руками и притянул их себе под подбородок. Больной начал раскачиваться на постели.

— Наконец-то, — произнес он.

Видеть человека низведенным до такого ничтожного состояния было выше сил Вертена. Когда-то это был воинственный поклонник Рихарда Вагнера, создатель «Песен Мёрике»[67], «Песен Эйхендорфа»[68], «Песен Гете», «Итальянской серенады» и оперы «Коррехидор», известных глубиной пронизывающих их чувств, новаторской тональностью. А теперь от него осталась только человеческая оболочка.

— Они могут поставить мою оперу. Раз теперь я директор.

Его ум все еще занят распрей с Малером, подумал Вертен, что, собственно говоря, виновато признал он, было им только на руку.

— Да, — согласился Гросс. — Наконец-то.

— Он ведь, знаете ли, дьявол. — На слове «дьявол» его голос поднялся почти до крика. Вольф уставился скорее на Вертена, нежели на Гросса.

От этих слов у адвоката мороз пошел по коже, но он взял себя в руки, чтобы задать вопрос:

— То есть как?

— Он украл мою идею либретто. О да, он украл ее слово в слово. И я был не единственным. Нет. Другой. Гений. Дьявол обокрал его тоже. И он кончил свои дни здесь. Точно так, как я. О, он дьявол, это точно.

— Малер? — спросил Гросс. — Это он дьявол?

Внезапно Вольф слетел с кровати, устремился головой вперед к стене и врезался в нее, причинив себе глубокую рану на лбу. Кровь потекла по его скелетообразному лицу, и он разразился истерическим смехом.

Вертен ринулся к двери, открыл ее и позвал служителя. По коридору загрохотали тяжелые сапоги. Двое крепких мужчин в длинных белых халатах ворвались в комнату, схватили Вольфа за руки и швырнули на кровать. Тот, что поздоровее, придавил хрупкую грудь композитора коленом, чтобы усмирить его.

— Разве это так уж необходимо? — возмутился Вертен.

Второй санитар бросил на него яростный взгляд.

— Вы оба сейчас же убирайтесь отсюда. Вы и так натворили достаточно бед.

Гросс схватил Вертена за руку:

— Пойдемте. Этот человек прав.

Верный своему слову, Гросс оставил Вертена и Берту за обедом вдвоем, направившись в ближайший ресторан. Поскольку половина субботнего дня была выходным для госпожи Блачки, то супруги тотчас же оказались в полном одиночестве, и Вертен незамедлительно объяснил Берте, почему он без воодушевления встретил радостную новость о ее беременности.

Она обняла его.

— Карл, Карл. Такой умный человек и так глупо повел себя.

И Берта потянула его по коридору в их спальню. Он был изумлен и даже несколько смущен тем, что жена начала раздеваться.