Реквием в Вене - [23]

— Конечно. Она была певицей в Придворной опере, как и я. Были ли мы подругами? Близкими? Едва ли. Она была слишком молода для этого. Но для Малера это как раз то, что надо. Податливое создание. Личность для формирования, обучения.

— Так, как он проделал это с вами? — не церемонясь, спросил Вертен.

Она утвердительно кивнула:

— Как он проделал это со мной. Но учтите, я уже прошла прекрасную школу у Розы Папье в консерватории в начале моей карьеры, а позже получила неоценимую помощь от самой Козимы Вагнер[41] по исполнению работ ее мужа. В то время как у фройляйн Каспар… у нее был один лишь Малер.

— А природный талант?

— Замечательный. Привлекательная актриса на роли субреток и идеальное меццо-сопрано. Однако у Малера были планы сделать из нее колоратурное сопрано.

— Вы присутствовали на той репетиции, когда эта несчастная молодая женщина погибла? — спросил Гросс.

— Слава Богу, нет. Мои нервы не вынесли бы этого. Видеть Малера на волоске от опасности, возможно, даже смерти!

— К тому же еще погибла и фройляйн Каспар, — не без резкости в голосе напомнил Вертен.

Анна фон Мильденбург очнулась от своего мелодраматического полуобморока и уставилась на него холодным взглядом:

— Конечно, трагедия. Но просто сопутствующее несчастье.

— Сопутствующее? — изумился Вертен.

— Сопутствующее покушению на жизнь Малера. Вы ведь поэтому находитесь здесь, не так ли? Вы, несомненно, не считаете, что предполагаемой жертвой была Каспар. Кому бы пришла в голову мысль обрушить занавес на эту малышку?

— Она ведь была многообещающим талантом, разве не так? — вставил Гросс.

— Многообещающим, но еще не реализованным. Кроме того, она не представляла угрозы для других певиц. Мици уже покинула труппу.

— Вы говорите о Мици Браунер? — уточнил Вертен.

Фон Мильденбург оценила его осведомленность улыбкой.

— Как я вижу, имею честь принимать у себя любителя оперы.

Вертен пропустил это замечание мимо ушей, уставившись вместо этого в лицо певицы, направляя ее, как пастушья собака загоняет овцу на тропу, к той теме, от которой она упорно норовила уклониться.

— Да, Мици Браунер, — продолжила фон Мильденбург. — Она уехала в Аахен. Это не блестящий театр, но, в конце концов, время ее успехов миновало. Да и внешность не та, чтобы исполнять роли субреток. Так что у девицы Каспар была полная свобода действий.

— А как насчет романа фройляйн Каспар с Малером? — гнул свою линию Вертен. — Были ли…

— Озлобленные, ревнивые и отвергнутые с презрением любовницы, готовые выцарапать ей глаза? — договорила она за него. Затем певица тихо рассмеялась: — Едва ли. Хотя он пробыл здесь менее двух лет, Малер, насколько я понимаю, одержал несколько побед. Но никаких обид после этого у них на него не было, как не было между мной и Малером. Нельзя зажечь огонь в бутылке. Мы, артисты, признаем это.

— Стало быть, ничего такого низменного, как ревность, здесь замешано быть не может, — протянул Вертен.

— Если вам это нравится, можете относиться к этому скептически, — внезапно рассердилась певица.

«Здесь мы на подходе к чему-то», — промелькнула мысль у Вертена.

— А разве артисты выше обычных человеческих чувств? — настаивал на своем Вертен.

— Как я могу объяснить это кому-то, кто не связан с искусством?

— О, прошу вас, мадам, — вмешался Гросс. — На самом деле господин Вертен — публикуемый писатель. Его короткие рассказы заслужили высокую похвалу.

Вертен пристально взглянул на Гросса, однако криминалиста слишком развлекало все это, чтобы обращать внимание на коллегу.

— Я и не знала, — удивилась фон Мильденбург, повернувшись к Вертену.

— Это — одна из причин, почему господин Малер решил воспользоваться его услугами: потому что ему понятен артистический темперамент. Он принадлежит к вашей когорте.

Как обычно, Гросс полагал, что кашу маслом не испортишь, но Вертена позабавило увидеть, как певица изменила свое отношение.

— Тогда вы поймете, — заявила она, пододвигаясь в кресле и наклоняясь к нему, как будто хотела поделиться каким-то секретом. — Видите ли, ревности такого рода быть не могло. Я хочу сказать, что Малер хочет обладать женщиной, но не физически. Ему нужна ее душа, а не ее тело. Его завоевания были духовными, а не плотскими.

— Вы хотите сказать, что вы и он…

— Именно. Как если бы в постели между нами лежал меч.[42] Поэтому отвергнутых с презрением любовниц не было. Любовниц не было вообще.

Глава пятая

Заключению временного перемирия между Вертеном и Гроссом способствовала смерть.

Тощий как жердь сыскной инспектор Бернхардт Дрекслер направил свои стопы в маленькую квартиру в Первом округе. Трое мускулистых полицейских коротали время в непринужденных позах у двери, ожидая, пока Вертен и Гросс покончат со своими делами. С лица самого внушительного из них, здоровяка с таким лиловым и пронизанным венозными жилками носом, что предположительно его хозяин поглотил большую часть вина годового сбора винограда в Бургенланде, не сходило выражение глубокого потрясения. Его могучие руки были сложены на груди как вызов.

У Вертена не было четкого представления о том, что же они все-таки ищут, но Гросс настоял на обследовании, и они прибыли на место как раз вовремя, чтобы предвосхитить какой бы то ни было первоначальный полицейский осмотр. Личная любезность со стороны Дрекслера, с которым Вертен ранее никогда не встречался. Посланный весной в Черновцы для прочтения ускоренного курса, венский инспектор сошелся с Гроссом на почве коллегиальных интересов. Далекие от дружеских, отношения между ними были профессиональными и в высшей степени состязательными.