Реквием в Вене - [21]
В начале этого года Краус затеял издание собственного журнала «Факел», содержание которого он писал практически один, нападая на габсбургское лицемерие и коррупцию и высмеивая различные течения, начиная с психоанализа и кончая германским национализмом. Краус наверняка знал, где, по меткому выражению Гросса, собака зарыта. И более того, он был сторонником Малера, аплодируя его работе в Придворной опере по «очистке авгиевых конюшен», как он высказался в одной статье.
Но это могло подождать. Прежде всего Вертену требовалось доказать свою точку зрения, причем сделать это убедительно.
— Я считаю, Гросс, что здесь наши мнения расходятся. Вы можете стараться найти злоумышленника или злоумышленников, остановив, таким образом, дальнейшие покушения на жизнь Малера. То есть «вылечить» заболевание. Однако я вижу иной выбор — предупреждение.
— Вы ведь не предлагаете телохранителя, не так ли, Вертен? — удивился Гросс.
— Карл, Малер никогда не смирится с этим, — встревожилась Берта.
Вертен постучал пальцем по носу.
— Он и не узнает об этом. Унция предупреждения ежедневно стоит фунта лечения.
— И кого же вы предлагаете для этой роли? — осведомился Гросс. — Уж явно не себя самого.
Вертен покачал головой.
— Надеюсь, и ни одного из головорезов Климта. — Гросс имел в виду нескольких криминальных личностей, с которыми водил знакомство Климт. В прошлом именно Климт определил этих людей в телохранители Вертену и Гроссу, когда стало ясно, что их работа по защите Климта ставит под угрозу их собственные жизни.
Вертен ничего не ответил на предположение Гросса.
Берта тихо рассмеялась:
— Карл, ты неисправим. Ты уже нанял этих людей?
— Эта мысль посетила меня только прошлой ночью. У меня едва ли было время осуществить ее.
— Однако же ты имеешь такое намерение? — спросила жена.
— Тогда мы опять в тупике, — возразил Гросс. — Вы предлагаете одно направление действий, я — другое.
— А по какой причине мы не можем продвигаться в обоих направлениях одновременно? — рассудительно спросила Берта.
Вертен, все еще уязвленный тем, что Гросс умудрился пристроиться к расследованию, не испытывал в данный момент склонности к рассудительности, тем не менее было достигнуто временное перемирие.
Позже вечером Вертену удалось связаться с Климтом, который, в свою очередь, постарался свести его с двумя субъектами, оказавшими им помощь годом ранее. Их звали господин Прокоп и господин Майер, и Вертен имел с ними скорую и довольно-таки законспирированную встречу в их любимом кабачке — точнее, винном баре, рядом с Маргаретен Гюртель, под путями новой городской железной дороги. Вертен был отнюдь не карликом, однако же чувствовал себя пигмеем среди дюжих верзил, толпившихся у бара, резавшихся в карты и гоготавших, выслушивая рассказы о проломленных черепах и краденых лошадях. Прокоп и Майер были всё такими же здоровяками и имели такой же угрожающий вид, как помнилось Вертену по прошлым встречам, но даже они выглядели смиренными монахами по сравнению с некоторыми из прочих отчаянных головорезов в котелках, собравшихся здесь.
Со времени их последней встречи Прокоп лишился одного зуба; на мизинце левой руки Майера красовался запачканный бинт, похоже, что там недоставало последней фаланги. Прокоп, который в основном вел разговор, в противоположность своей внешности борца обладал голосом мальчика-хориста. Их беседа постоянно заглушалась стуком колес над головой. Каждый раз, когда проносился состав, стаканы с вином начинали танцевать на выщербленном столе. Попробовав вино, Вертен оставил свой стакан приплясывать на столе.
Были оговорены оплата и план действий: оба должны были присматривать за Малером, каждый по полдня. Ляйтнер из Придворной оперы сообщил, что сегодняшний спектакль, последний в сезоне, будет идти при управлении оркестром Гансом Рихтером, поскольку Малер еще не оправился от полученных травм. Таким образом, сначала служба Прокопа и Майера будет ограничиваться наблюдением за квартирой Малера. Вертен очень кстати принес с собой недавний фотоснимок композитора, поскольку эта парочка наверняка никогда не слышала об этом человеке. Однако неожиданный сюрприз преподнес Майер, который оказался большим поклонником оперетты; дабы почтить память Штрауса, в Придворной опере давали «Летучую мышь», и громила, посетив спектакль, увидел Малера за дирижерским пультом.
Соглашение было скреплено рукопожатиями и спрыснуто хорошим глотком отвратительного вина.
Двумя часами позже Вертен все еще испытывал неприятные ощущения от этого ритуала. Он и Гросс направлялись на встречу с Анной фон Мильденбург в ее квартиру на Рингштрассе. Фон Мильденбург проживала в Доме искупления на Шоттен Ринг, 7, северо-западном отрезке этого бульвара. Адрес имел зловещую репутацию, поскольку жилое здание было построено на руинах Рингтеатра, который сгорел дотла в 1881 году, погубив сотни посетителей вечернего представления. Вертен очень хорошо запомнил это событие. Подростком он попал со своей семьей в Вену на Рождество и имел на руках билеты на этот вечер на «Сказки Гофмана» Оффенбаха. Но его маменька слегла с приступом кишечной инфлуэнцы, и отец решил, что для остальных домочадцев — в то время еще был жив Макс, его младший брат, — было бы бестактно наслаждаться спектаклем, когда мать семейства прикована к постели. Один-единственный раз «благородный» кодекс поведения его отца — вечно рабски подражавшего тому, что он считал манерами титулованных аристократов, — сослужил им хорошую службу.
