Реквием в лиловых тонах (Цикл рассказов) - [5]

Мы пытались подружиться, но я не смогла приноровиться к её норову, слишком жалостлива и не так сообразительна. Пришлось удалиться, восхищаясь.

А вот - ещё одна... Совершенно иной типаж, она и в подмётки первой не годится, хотя строит из себя невесть кого.Глаза похожи на мыльный пузырь радужные, круглые, бессмысленные. В них нельзя вглядываться, - могут лопнуть. Волосы её подобны старым бурым водорослям дачного пруда. Губы слишком жадны, слишком манящи. А руки... Руки холодны и худы, длинные пальцы унизаны медными дешёвыми колечками и обгрызенными ногтями.

Это - моя Память.

Ей не так уж много лет. Но изношена - не по годам. Слишком часто я её вызывала поболтать, покуривая лёгкую сигаретку. Слишком часто. Она меня недолюбливает, проку от этих вызовов никакого, маета, глупота, всех делов. Не придти - не может, я ведь знаю, за какую небесную ниточку дёрнуть, притягивая её, этому меня рыжая успела обучить...

Иное дело Любовь. О, мы курлычим на одном языке. Любовь проста, курноса и белокура. Она неизменно появляется в одном и том же ситцевом платье (чтобы тело дышало... ), туфельки на удобном каблучке (не споткнуться бы невзначай... ), никаких шляпок или зонтиков (пусть припекает... ), забывает накраситься, и - поэтому - всем сразу становится ясно, что это - настоящая. Любовь прибегала ко мне дважды и оба раза задерживалась допоздна. Вот и подружились.

...Но есть у меня одна врагиня. Я боюсь её чеканного профиля, нарисованных глаз, бровей, губ. Она слишком худа, костлявое плечико просвечивает - белым сквозь чёрную драпировочную ткань, лакированные туфли неправдоподобно остроносы, каблуки вонзаются в землю, будто иглы в податливую плоть. Духи - невыносимы. Браслеты - тяжелы. Голос... Она безголоса, а молчанье её наполнено непроизносимым ужасом.

Я ненавижу её. Запираю двери, приколачиваю мезузы, покупаю индейские амулеты и индийские ароматные палочки, заговариваю хамсу и вытаскиваю красную ниточку из надоевшего свитерка.

Но пройдёт ещё лет сорок, она вспомнит и мой адрес, войдёт в ночную квартиру, присядет на краешек постели, глянет чётко прорисованным глазом. И, покрывшись последней испариной, я пойму вдруг, что её - одну - я помнила и любила всю свою бестолковую жизнь.

Озеро Вечности для старухи с улицы Скороходова.

Жила-была Старуха с улицы Скороходова. Просто старуха.

Палка с набалдашником, похожим на подбородок и подбородок, похожий на набалдашник. Они соседствовали и гармонировали, подпирая старухины глаза, вялые мешочки щёк и платок холодного цвета. Девочка-октябрёнок приносила старухе городской батон, дочка заскакивала с готовыми парными котлетками и бутылкой кефира, соседка заходила проведать, жива ли... А на Луне старуху поджидало Озеро Вечности - Lacus Temporis. Эту конечную цель старуха наметила себе, будучи девятилетней девочкой, пока ещё умевшей переноситься, куда душа пожелает. На Луне богатый выбор, она даже решила, что юность стоит провести около Залива Радуги - Sinus Roris, выходить замуж на фоне Озера Нежности - Lacus Lenitatis, рожать, окунаясь в Озеро Счастья - Lacus Felicitatis, жить невдалеке от Залива Верности - Sinus Fidei. А умереть, растворясь в Озере Вечности.

Пришлось смириться и с иными названиями. Она разучилась переноситься, куда душа пожелает, и познакомилась - по книгам - с лунными Озером Ненависти - Lacus Odii, Озером Суровости - Lacus Asperitatis, Морем Холода Mare Frigoris... Всё бы не страшно, но одно пугало старуху - боязнь, что Некто может перепутать и распределить её не в Озеро Вечности - Lacus Temporis, а в Болото Гниения - Palus Putredinis, выбраться оттуда невозможно, на то оно и болото.

Будущее старухи состояло из недель, отсчёт им вела, отстукивая палкой секунды-шаги по коммунальному коридору - в туалет и обратно.

Девочка-октябрёнок знала, что по вторникам она обязана выйти из старого кирпичного дома, пересечь две улицы в положенном месте, заскочить в булочную за городским батоном и подняться на второй этаж, погладив по дороге лестничного котёнка. Она вставала на носочки и трижды нажимала на замусоленную пупырышку звонка. Старухина соседка тётя Аня открывала, и девочка, проговорив здрасьтетётьаня, проходила в старухину комнату.

Комната была размером в тридцать девочек, если бы весь 3"А" решил навестить старуху, то места не хватило бы, ведь в классе училось 35 октябрят, да и мальчишки слишком толстые и вихрастые.

Иногда девочка пыталась представить себя такой же старухой, но ничего не получалось. Даже тётей с детьми не получалось, а уж старухой - зажмуривай глаза или не зажмуривай - ничего не видно. Впрочем, она знала, что старухой придётся становиться не скоро, до этого изобретут лекарство для вечной молодости и бессмертия, ей повезло родиться вовремя, а старуха вот опоздала. Точнее - поторопилась. Но девочка втайне надеялась, что лекарство изобретут вот-вот и старуха получит капельку микстуры на чайной ложечке, поморщится, проглотит и помолодеет на глазах, превратясь в весёлую нарядную тётечку с альбомной фотографии. Вечерами она подсаживалась к папе - смотреть выпуск программы "Время" и ждала сообщения Партии о самом человечном лекарстве. Сообщений не было, девочка засыпала, уткнувшись носом в папино колено и он относил её в кроватку, бережно поддерживая нерасплетённую на ночь косичку. Учёные не торопились изобретать, у них было много других хлопотных дел: запустить в космос улыбчатых космонавтов, построить большой корабль, догнать какую-то Америку... Поэтому старуха умерла.