Реквием в лиловых тонах (Цикл рассказов) - [2]

Я помню о том, что у девочек-невест накануне свадьбы задумчивый взгляд и чуть напряжённые губы. Я готова подарить им Вечность, да только ключи от коробочки, в которою она запрятана, далеко-далеко, в пещере, пещеру сторожит птица-грифон, у птицы-грифона три глаза, один - на Север, второй - на Юг, третий - на Запад. А на Востоке Смерть караулит, вот и не обойти их, проклятых.

О чём я забыла рассказать? Ну да, всё проходит.... Всё равно полётные глаза опускаются и посматривают на землю чаще и чаще. Юные любовники, столь истово искавшие тела друг друга в беспамятной сумятице, превращаются в устало сидящих на тёплом диване людей, sic transit Gloria...Gloria....Gloria. Какое красивое имя - Глория, если бы Наву звали Глорией, она бы осталась жить, ведь невозможно представить себе Глорию в саване. А Нава спокойно и тихо приняла чёрное покрывало и холод непрогретой земли.

Я вечно просила Тебя о Свете, умоляла выплескивать его на меня вместе с пронзающей болью понимания собственной скоротечности. Ну а сейчас я схожа со смоковницей, ибо чрево моё пусто, раньше оно было заполнено любовью и страстью к миру, созданному Тобой. Осталась только любовь, страсть ушла. И я, подобно немолодой супруге, прижимаюсь сухими губами к Свету, льющемуся на меня, и поворачиваюсь на левый бок, прикрывая сердце.

Ещё один день

Р.М.

...Ночь улыбнулась напоследок и улетучилась - баюкать иных засонь. Я остаюсь не у дел: день будет скучным и тягомотным. Схожим с вчера. А вчера уже прогуливается по тенистым тропам аида и степенно рассказывает попутчику о своей недолгой, но насыщенной жизни. В рассказ этот уместятся все рождённые и умершие в нём, первые-последние крики-вздохи, поцелуи и щекочущие прикосновения к запястьям. Быстрорукие рабочие и вялоглазые клерки, терпкое вино в ресторанном бокале и пресный рис на маисовом листе. Столько-то убитых, столько-то раненых, столько-то овдовевших... Вчера знает всю эту арифметику назубок и умиротворённо вздыхает - ЖИЗНЬ ПРОЖИТА НЕ ЗРЯ. Попутчик поддакивает, понимая, что так оно и есть, попутчика зовут позавчера, и ему хочется поддержать новенького, помочь освоиться в новой обстановке. Им не светит возврат в те края, а впереди - Вечность.

Сегодня уже освоилось на новом месте. Новорождённые исправно поступают в мир, обречённые на смерть - умирают, конвейер налажен. Но некий диссонанс вплетается в эту вселенскую гармонию, мелодия бытия прихрамывает на ноте ми, и сегодня тревожно прислушивается, пытаясь отыскать сбой, ведь отчитываться - ему.

А вот вы когда-нибудь бывали на приёме у английского посла? Вы примеряли туфельки лилового цвета и сумочку божественных тонов, душились душещипательным парфюмом, блестели узким и длинным вишнёвым ногтём?

Она - нет.

А вы когда-нибудь отдыхали на необитаемом острове с быстроглазой обслугой, пальмовой веткой и черепашьим супом, дышали вечерним ветром, в котором тает ваше прошлое, а настоящее сладит мурашками на предплечье?

Она - нет.

А вы когда-нибудь получали престижную литературную премию, застенчиво улыбались фотографам, подписывали книжки со своим витиеватым именем на твёрдой обложке, оробело поглядывая на саму себя, растиражированную в зеркальных стенах?

Она - нет.

А вы когда-нибудь плакали, повторяя "Мир прекрасен. Спасибо. Продли эту бренную жизнь. Дай на-дышаться вволю, на-глядеться, на-.., на-.., на-... "?

Я - да. Сейчас. За неё.

Перелопатив Вселенную, я найду точку, с которой всё началось, и припаду к её Началу. Посмотри, скажу я Ему, во-он там, на улице имени Крепости, в доме с окнами-бойницами, на узкой кровати, под байковым одеялом. Ей больно сейчас, помоги, а...

Ах, если бы Он мне ответил, если бы.

Сумерки подкатывают к горлу, будто воспоминание об умершем отце, они внезапны и безысходны, за ними - тьма. Я цепляюсь взглядом за - пока ещё серое небо, впитываю ушедший день расширяющимся зрачком и вздыхаю о своём.

Скоро мир станет готовиться ко сну. Матери осторожно и ласково намылят задумчивых детей, ополоснут, укутают в пушистые полотенца, отнесут в постели и станут рассказывать о рыцарях и королевнах, Гретхен, медведях, северном ветре и южной розе, спящей красавице и доброй волшебнице, прогнавшей Смерть.

Потом, поцеловав спящие макушки-лобики-носики-щёчки, они выйдут к усталым мужьям, ну и так далее, у каждого своё...

Ночь придёт и - ровно в полночь - положит холодную руку на глаза сегодня, отправив его в царство теней и вечного влажного сумрака.

Я улягусь в постель, укроюсь и подоткну одеяло. Так надёжнее. Но перед тем как уснуть, я повторю заклятие Ещё один день, пожалуйста, подари ей ещё один день... И, для верности, мысленно плюну в глаза когда-нибудь, притаившегося за её левым плечом.

О, Хлоя...

Тишина сбегает ранним утром. Невмоготу ей, бедной, прислушиваться к первым автобусам, налитым звенящей силой после ночного отдыха. Дворник осторожно соскребает прах прошлого дня. Киоскёр заполняет полочки сигаретными пачками, салфетками, газетами.

Хлоя обязана проснуться ДО. Она не переваривает мелодичную проповедь будильника, изо дня в день призывающего соблюдать распорядок: не залёживаться, не лениться, не... Точь-в-точь, как мама из недавнего бытия. Девочка, ты ещё мало смыслишь в жизни, многое зависит от твоей собранности, умения всё распланировать. Ах, это простенькое счастье - выпить чашечку чёрного кофе, выкурить мятную сигаретку, погладить кофточку, и снова выкурить мятную сигаретку. Хлоя добра и хороша собой. У неё длинные робкие ноги, сведённые в коленках, зелёные протяжные глаза, верхний прикус, в котором недостаёт двух - незаметно, слава те, Господи! - зубов. Все любят Хлою, она мало кого обидела за двадцать три года. Все - любят, а Марик обожает. Он-то знает, как прохладна Хлоина кожа после душа, и даже пытался сосчитать мурашки на лодыжках, но не успел, пришлось укутать Хлою в одеяло. Замёрзла, милая девочка.