Реквием - [6]

— С наркоманами на первых порах надо держать ухо востро, — тихо говорит генерал. — Они могут представлять опасность не только в бытовом отношении.

— Да, но они могут представлять опасность и для того, кто их использует, — продолжаю развивать другую версию. — А Томас опытный разведчик, он не может не знать, что наркоман — это палка о двух концах.

— Верно. Но у Томаса нет выбора. А раз у него нет выбора, то не исключено, что он решится прибегнуть к помощи отребья.

  Шеф наклоняется вперед, снова берет экспортную сигарету, но, прежде чем я собрался поднести ему зажигалку, опять кладет ее в коробку.

— Естественно, может оказаться, что ничего такого тут нет. Однако мы обязаны знать, что есть и чего нет. Во всех случаях было бы невредно повнимательней разобраться, что он за птица, этот Томас, и присмотреться к его поведению. В первые недели после приезда он что-то больно гоношился, а потом вдруг сник. Почему?

— От невезения, а может, нашел, что искал.

— Да. И даже если ничего не нашел, все равно он не стал бы сидеть сложа руки. Так что, как видишь, дело не в одних наркоманах. Впрочем, в ведомстве Антонова ты получишь более подробные данные.

  Последняя фраза означает, что разговор окончен. Я залпом выпиваю содержимое чашки, чтоб не пропадало добро, и встаю.

— Давеча ты несколько уклончиво ответил мне относительно мальчишки Ангелова, — замечает генерал и тоже встает. — Или ты уже поднял руки?

— Трудно вырвать человека из одной среды, если не можешь предложить ему другую, — неохотно отвечаю я. — Вы же сами сказали, что он будет избегать их, а они будут искать его общества. Словом...

— Словом, такое дело одним назидательным разговором не решить, — делает шеф вывод вместо меня. -Понимаю. Но ты ведь тоже не из тех, что бросают повозку среди грязи, верно?..

  И он смотрит на меня своими ясными глазами, как бы стараясь убедиться, что не ошибся в своей оценке.

— Ты, говорит, не из тех, что бросают повозку среди грязи... А в сущности, я именно так и поступил — бросил повозку среди грязи.

— Вытащишь, — успокаивает меня Борислав и шумно сосет свой янтарный мундштук. Точнее говоря, сосет воздух, потому что мундштук его пуст. Борислав вот уже в который раз тщетно пытается бросить курить и в кризисные моменты обманывает себя этим пустым мундштуком.

— Легко тебе рассуждать, а вот был бы ты на моем месте...

— Ведь малый больше не принимает морфий?

— Морфий — это еще полбеды, — замечаю я, поднимая голову. — Как бы не случилось худшего...

— Боишься, что твой подопечный начнет курить? — вставляет Борислав. — В сущности, хрен редьки не слаще.

— Опасаюсь, как бы он не влип!.. — продолжаю я, не обращая внимания на его глупые шутки. — Если уже не влип...

—  Почему ты думаешь, что они остановят свой выбор на нем? — спрашивает мой друг, прекрасно понимая, о чем идет речь. — Они предпочтут более легкую жертву, какого-нибудь подонка.

— Не всегда легкая жертва предпочтительней. Какой смысл Томасу связываться с подонком, если на него уже нельзя рассчитывать? Притом эти вот все, — я указываю на лежащие передо мной досье, — довольно никчемный человеческий материал. Болваны, оболтусы, трепачи. Все, кроме нашего. И если Томас в самом деле решил завербовать кого-нибудь из этой шайки, он наверняка попытается завербовать его.

— Ну и что? Попытается --и останется с носом. Может, парень и оступился разок, только не следует забывать, что это сын Любо Ангелова.

— Если бы Любо его воспитывал.

— Но чем его может соблазнить этот иностранец? — спрашивает Борислав, резко поворачиваясь спиной к окну. — Коробкой ампул? Пачкой банкнотов? Сладкой жизнью? Ты же сам утверждаешь, что парень не глуп...

— Томас тоже не глуп. Трудно сказать, на какую удочку он захочет его поймать, да и захочет ли. А еще труднее сказать, как поведет себя Боян. Ничего определенного я не знаю, но у меня такое предчувствие, что кадриль начнется именно вокруг него. Предчувствие, понимаешь?

— Ты меня уморишь своими предчувствиями, — мучительно вздыхает Борислав. — Чтобы сын Любо Ангелова да стал предателем!

  Он делает три шага к столу и в сердцах бросает на бумаги пустой мундштук. Потом произносит слова, которых я жду давно:

— Дай сигарету.

  Здание у Львиного моста в отличие от нашего старое, неприветливое, мрачное. Стены в коридорах только что покрасили, деревянные части обильно покрыты лаком,но от этого обстановка посвежела настолько же, насколько способна посвежеть старушка, пустив в ход пудру и помаду. Неторопливо поднимаюсь по лестнице, каменные ступени, стертые ногами бесчисленных посетителей, как бы прогнулись посередине. Человек, сидящий за письменным столом, мне совершенно незнаком — высокий худой мужчина, вероятно моего возраста, этого несколько меланхоличного возраста между сорока и пятьюдесятью годами. Он предупрежден о моем приходе и, очевидно, ждет меня, потому что в комнате присутствует еще один человек, которого я знаю и который мне сейчас нужен, -- оперативный работник, занимающийся наркоманами.

— Мне необходимы некоторые подробности о последних действиях этой компании, — говорю я. — Но об этом мы можем поговорить потом, чтобы не отнимать у вас время. Я бы только попросил вас распорядиться, чтобы начиная с этого момента никакие меры против этой компании не принимались без предварительного согласования со мной.