Реквием - [31]

— Царский дипломат?

  Бюст отступает на исходную позицию.

— Служил своей стране сколько хватало сил.

— В таком случае он, надо полагать, был весьма пожилым.

— Да, действительно, но вы же знаете, что любви все возрасты покорны.

  И она снова наклоняет бюст, как бы желая внушить мне, что это правило не утратило своего значения и по сей день.

— Вы правы, — киваю я в ответ. — Только мы уходим в сторону от служебного разговора. А служебный разговор касается вашего почтового ящика.

  Женщина держится безупречно — не глядит на меня с ошарашенным видом, на ее слегка удивленном лице нет ничего такого, что могло бы казаться подозрительным, и все-таки ее притворство не в состоянии скрыть сдерживаемого напряжения.

— Почтового ящика?.. Что с ним приключилось, с почтовым ящиком?

— С ним ничего не приключилось, — успокаивающе произношу я. — А вот в нем самом действительно происходят странные вещи: появляются и исчезают материалы и сведения совершенно секретного характера. Так что мой вопрос сводится к следующему: кто кладет эти материалы в ваш почтовый ящик и кто их забирает?

— Но об этом я ничего не знаю! — произносит женщина, вскинув брови и открыто глядя мне в лицо.

— Если принять во внимание, что это ваш первый ответ, то удивляться не приходится, ничего другого я и не ожидал, — говорю ей. — Так что сказанное вами мы просто не будем учитывать.

  Физиономия дамы выражает сдержанную обиду.

— Я знаю, что люди вашей профессии никому и ничему не верят, но, ей-богу же...

— Погодите, — останавливаю я ее, — не будем напрасно тратить время, и не торопитесь составлять на нас служебные характеристики. И вообще, поймите, что по этому делу нам известно несколько больше, чем вы предполагаете, и если я пришел сюда, то не ради того, чтобы что-то узнать от вас, а для того, чтобы вы подтвердили то, что нам хорошо известно.

  Я закуриваю, чтобы дать ей время перемолоть под своей прической сказанное, и развиваю свою мысль:

—  Если бы ваш почтовый ящик был использован один-два раза, то ответ «ничего не знаю» можно было бы как-то понять. Но все дело в том, что ваш ящик использовался многократно, в течение долгого времени, и не найдется наивного человека, который бы поверил, что за все это время вы ни разу не наткнулись, пусть даже случайно, на один из этих материалов, а вы, оказывается, ни сном ни духом. С другой стороны, следует добавить, что не найдется наивного человека, который бы использовал для секретных целей чужой почтовый ящик без ведома его хозяина, потому что это не только опасно, но просто глупо.

  Женщина молчит, уставившись глазами на носок своей изящной туфельки, — признак того, что мыслительная деятельность под прической продолжается.

— Но мне даже в голову не приходило, что это могут быть секретные материалы... — изрекает наконец она вполголоса с некоторым оттенком раскаяния.

— Вот! Это второй ответ, не являющийся для меня неожиданностью, — констатирую я. — Но прежде чем я выскажу свое мнение о нем — а у нас с вами все же наблюдается некоторый прогресс, — позвольте вас спросить: что же это были за материалы, по вашему мнению, раз вы не подозревали об их секретности?

— Хм, любовные письма!

  В этом доме любовные дела, судя по всему, не утратили своего значения.

— Любовные письма от кого и кому?

—  Понятия не имею.

—  Вы что, решили вернуться к началу?

— Я вам говорю вполне откровенно: не знаю. Была у меня одна клиентка, замужняя женщина, затеявшая какую-то авантюру на стороне, так вот однажды она попросила меня разрешить ей пользоваться моим почтовым ящиком для связи со своим дружком... Потом этой авантюре пришел конец... Но как-то раз клиентка снова обращается ко мне с той же просьбой, только уже имея в виду не себя, а свою знакомую. Словом, с той поры, если случалось что-то находить в ящике, адресованное не мне, я оставляла его там и, конечно, нисколько не удивлялась, если оставленное со временем исчезало.

  «Мыслительная деятельность под прической закончилась явно не в мою пользу», — устанавливаю в уме. А вслух произношу:

— Как зовут вашу знакомую?

— Иорданка Бисерова... Данче...

— Адрес?

— Кладбище. Она умерла.

  Да. Ее мозг явно срабатывает мне во вред.

— Вам была дана возможность подумать, — тихо отмечаю я, — но, как видно, этого времени оказалось недостаточно, и, вероятно, придется отвести вас в более спокойное место и предоставить вам больше времени -сколько вам понадобится для того, чтобы вы смогли уразуметь, что, обманывая органы власти, вы только усугубляете свою вину.

  Она молчит, и мотор под прической, напоминающей Дворец в стиле барокко, снова заработал на максимальных оборотах.

— Не забывайте, — говорю, — что нам уже все известно и что ваши признания могут принести пользу не столько нам, сколько вам.

— Тогда зачем вы меня спрашиваете? — тихо, хотя и с некоторым вызовом, говорит она.

— Ага, вы хотите, чтобы мы вас ни о чем не спрашивали? Вы хотели бы делать все, что вам заблагорассудится, а мы должны смотреть на это сквозь пальцы и не задавать вам вопросов? Или вам было бы угодно, чтобы мы перед вами расшаркивались: «Нам стало известно то-то и то-то и у нас нет недостатка в доказательствах, и все же не будете ли столь любезны дать свои подтверждения?»