Реквием по Марии - [4]

— В Благородном собрании! — крикнула ей вдогонку мадам Терзи, чувствующая себя счастливой оттого, что доставила радость девушке. — В зале собрания! А вы говорите, домнул Миту… Эта девушка рождена для театра.

— А будь оно все неладно! — на этот раз всерьез рассердился сапожник. — Выставка, театры! — Он ненароком толкнул ящичек с инструментами и опрокинул его: на пыльную землю двора полетели во все стороны гвозди. — Они хотят одурманить нас! Не мытьем, так катаньем! Чтоб забыли Татарбунары![3] Отплясывать на их балах, лишь бы забыли мучеников! Но мы вам не доставим этой радости, негодяи!

И угрожающе взмахнул черным большим кулаком в сторону забора, откуда доносился слабый шум города.

— Муська! Чтоб ноги твоей не было в этом театре!

— Почему, неня Миту? — не поняла Мария.

Мадам Терзи испуганно поднялась с табурета, вцепившись рукой в корзину с баклажанами. На пороге кухни показалась рассерженная тетушка Зенобия.

— А ну приди в себя, Миту! — одернула она мужа. — Нашел на ком сгонять зло. В чем виновата девочка? Политикой должны заниматься вы, мужчины. Нужно было держаться, не дать боярам сесть на голову после того, как пришла свобода.

Неня Миту злобно сплюнул и процедил сквозь зубы:

— Будто сама не знаешь, как было? Налетели неожиданно целой армией. Только и оставалось, что отступить. Еще хорошо, что не загремел в тюрьму.

— А я что говорю…

— Теперь же хотят замазать глаза, сахару подсыпают. Но если мы, много повидавшие, так легко не поддаемся, то принялись соблазнять молодежь.

— Как будто идут слухи, что скоро должны уйти, — робко проговорила мадам Терзи. — Плебисцит…

Неня Миту оборвал ее сердитым жестом:

— Лучше помолчите с этим плебисцитом!

— Правду говоришь! — поддержал его невесть откуда взявшийся отец Марии. — Сказочки для простаков. Так же говорилось и когда явились сюда. А сколько лет прошло с тех пор?

Девушка даже не заметила, когда отец вошел в калитку. Увидев его хмурый взгляд и недовольное выражение лица, она почувствовала, что от прежней радости и следа не осталось. Само его появление в столь ранний час да к тому же и хмурое лицо свидетельствовали о том, что на вокзале что-то случилось: либо не было работы, либо с кем-то поссорился. В подобных случаях отец находил успокоение только в одном — в вине. И к вечеру ее предчувствия оправдались.

Но, несмотря на это, она не могла заглушить в себе счастливое чувство, охватившее ее в тот миг, когда увидела билеты. Как чудесно, что мадам Терзи принесла их! Да. Но кому отдать второй билет? Этот вопрос мучил ее весь вечер, даже не давал уснуть ночью.

Мать, уставшая за день, вскоре уснула, в последний раз наказав Ляле не ворочаться, будто в постель насыпали гвоздей. Отец, забыв на какое-то время неприятности, тихонько посапывал на лавке у окна. И только Мария не могла уснуть, всматривалась большими темными глазами в подступавшую со всех сторон темноту — глубокую, тяжелую, гнетущую.

Сон отгоняло радостное нетерпение, которое вызвало в ней ожидание праздника, даже не самого праздника, сколько того, что он должен принести с собой — это было что-то смутное, неясное, но в любом случае приятное, хорошее, необычное. Ей еще не дано было знать, что праздником, которого она ждала и который наполнял все ее существо возбуждением и радостным беспокойством, была сама жизнь, в которую она вступала, делала первые шаги и которая расстилалась перед ней, загадочная и неизвестная, — она представлялась ей, как и многим другим, волшебницей из сказки, выходившей навстречу с полными цветов руками и озаренным лучистым светом лицом.

Да и почему бы ей не представляться такой? Все получается как нельзя лучше. Неня Миту сделал настоящее чудо с ее старыми туфлями. А мама! Представить невозможно! Вернувшись с работы, вынула из корзинки просто царский наряд: платьице из органди бирюзового цвета с длинным поясом и оборками на рукавах и подоле. Жена доктора Мурешану, как всегда, была очень добра к ней, не рассердилась, что привела с собой Лялю, и хорошо заплатила. По дороге домой ей пришлось спускаться по Александровской, мимо галереи Лафайет: до чего же красивые вещи выставлены там в витринах, Мусенька! Она и не смогла преодолеть соблазна — будь что будет! Платьице не такое уж дорогое, зато какое нарядное! И как идет к ее чистому цвету лица! Но, рассказывая обо всем этом, мама пристально смотрела на Лялю, даже легонько шлепнула ее, — показалось, что девочка, хоть ее и строго предупредили, чуть не проговорилась. Платье, правда, почти новое, выстиранное, хорошо накрахмаленное и выглаженное ее, мамиными, руками, было все же не куплено — подарено госпожой Мурешану. Мария, к счастью, ничего не заметила и до поры до времени правды не знала.

А билеты в оперу? Не были ли они одним из тех чудес, которые случаются разве что в сказках Андерсена? Мадам Терзи и раньше приносила ей билеты, но в основном на фильмы. Порой просто пускала в зал без всяких билетов, частенько даже с Ривой или Тали. Но на один из первых спектаклей оперы! В зал, где собирается знать! Какая там красота и роскошь! И как хорошо, что мама купила ей это платье. Как раз к случаю. Да. И все же кого она возьмет с собой? Риву или Тали? Обе они в равной степени дороги и близки ей. С Тали вместе училась в начальной школе, сидела за одной партой, и эта дружба продолжается до сих пор. С Ривой учится в консерватории. Может, пригласить Тали? Она гордилась дружбой с ней, очень ее ценила. Знала: будь Тали заносчивой мещанкой, давно забыла бы девочку из бедного городского предместья и завела себе новых подруг в лицее княгини Дадиани. Предложив ей этот билет в оперу, такой желанный для нее самой, она могла бы, как ей казалось, по-царски отплатить за пирожные, которыми так часто угощала ее Тали. Но, с другой стороны, для самой Тали билет в оперу не бог весть какая диковинка. Нужно признать: для нее это будет обычный спектакль, и ничего более, в то время как для Ривы… Для Ривы, как и для нее самой, это значит намного больше, чем обычный спектакль, на который идешь, чтобы развлечься. Прослушать оперу целиком, от начала до конца, быть во власти чудесной музыки несколько часов подряд! А костюмы, декорации! И главное — насладиться пением несравненной Липковской!