Реквием опадающих листьев - [132]

— А как насчет моего сердца?

Лайонел приподнял бровь.

— Оно и так мое. Видишь ли, когда ты отдал его мне, то не попросил ничего взамен. — Он усмехнулся. — Бросая свое сердце к чьим-то ногам, не убедившись, долгожданное ли оно, есть риск, что его не поймают. «Не бросайте сердца в пустоту!» — это же твои слова!

— Я думал, ты ловишь, — глухо произнес Ювелир, отводя взгляд.

Лайонел по-мальчишески улыбнулся.

— А я думал, ты меня дразнишь. И мы просто играем.

Они молча постояли, не глядя друг на друга. Затем златовласый молодой человек шагнул в солнце.

А мужчина в черном костюме остался один посреди медленно исчезающего моста.

Над Антарктидой звучала прекрасная серенада, стонали трубы, и плакало, и умоляло, и обещало, и грустно смеялось фортепиано. Над белоснежными просторами лилась мелодия сердца, поглотившего столько безответно влюбленных сердец, что их стук слился в одно сердцебиение и превратился в бесконечную музыку.

Эпилог I Мой нежный и ласковый зверь

В один из редких солнечных дней ноября, когда купола соборов ослепляюще сияли золотом, опавшая разноцветная листва окаймила улицы, а на сухом асфальте в зеркальных лужах синело небо, по набережной Мойки шли двое.

Один молодой человек был несколько небрежно, но чисто одет в кожаные ботинки, серые джинсы, того же цвета рубашку и поверх нее темно-синию куртку. Он имел приятную, неброскую наружность: русые взлохмаченные волосы с бакенбардами, крупный нос, ямочка на подбородке и зеленовато-карие глаза. Стройный, подтянутый. Под мышкой он держал черный кейс, а в правой руке глянцевый журнал.

Его спутник, одетый в элегантный черный костюм и нежно-розовую рубашку, обладал необыкновенно привлекательной внешностью. Золотистые волосы, сияющие на солнце, напоминали ангельский нимб. А в прозрачно-голубых глазах, обрамленных золотом ресниц, жило обещание зимы с ее острыми льдами и холодными вьюгами.

— Только посмотри! — воскликнул русоволосый, взмахнув журналом.

Оба уставились на лицо знаменитой актрисы и модели крупным планом изображенное на обложке.

— Когда ее вижу, у меня встает, — с восхищением поделился молодой человек.

Его спутник рассмеялся.

— Не у тебя одного, Гера, на нее стоит у всего Голливуда.

Тот хмыкнул.

— Все-таки ты счастливчик! Сколько, говоришь, шагов от твоего дома в Англии до ее дома?

— Кажется, двадцать семь. Может, чуть больше. Не помню. Она сама как-то сосчитала и сказала мне, когда приезжала на каникулы из Испании.

— Это случайно было не в тот раз, когда ты пригласил ее залезть к тебе в комнату через окно и вместо обещанного чая лишил невинности?

— Нет, история с невинностью была в четырнадцать. После мы еще пару лет встречались, пока я не уехал в Оксфорд, а она в Голливуд. Потом мы изредка виделись на рождественские праздники.

Друг опустил глаза на журнал, пролистал его и сказал:

— Ну что ж, могу поздравить! Когда-то от счастья тебя отделяло двадцать семь шагов, а теперь… — он указал на цифру в журнале с огромным количеством нулей, — ровно вот эта кругленькая сумма, состоящая из тысяч английских стерлингов. Твоя соседка вышла замуж за юного наследника многомиллиардной компании «Diamond». Только посмотри на количество нулей в цифре, потраченной на свадьбу! Да этот парень сумасшедший! — Гера вздохнул, удрученно прибавив: — В качестве свадебного подарка он преподнес ей диадему, в ней бриллиантов на тысячу карат.

Златовласый лишь посмеялся.

— Ну что ж, чудная новость. Анжелика всегда была неравнодушна к драгоценностям. И разве я не упоминал — у нее ужасный характер!

— С такой-то внешностью немудрено.

Молодые люди почти достигли Поцелуева моста, когда их внимание привлек красный берет.

На мосту у зеленой решетки перил стояла невысокая девушка, одетая в алое приталенное пальто и того же цвета сапожки. Длинные кудрявые рыжие волосы свободно спускались до пояса.

Перед ней стоял мольберт, а на картине была изображена река и видневшийся вдали Исаакиевский собор. В руках художница держала кисть и краски. А рядом с ней сидел огромный черный пес.

Гера ухмыльнулся, покосившись на друга, который не отрывал внимательного взгляда от девушки.

— Ну-у, эта не в твоем вкусе. Ты же у нас по моделям специализируешься.

Тот задумчиво протянул:

— И вряд ли изменю своим вкусам.

Они повернули на мост и уже поравнялись с художницей, когда он замедлил шаг, рассматривая картинку.

— Дружище, ты идешь? — спросил Гера, глядя через плечо.

— Я догоню, — пообещал тот, делая шаг к девушке.

Она повернулась, кудри заскользили по хрупким плечам, дождливо-серые глаза устремились на него — на губах появилась несмелая улыбка.

— Нравится картина?

— Нет, ваша собака, — резко перевел он взгляд на пса.

Девушка хмыкнула и отвернулась.

— А это не моя собака!

Молодой человек обошел мольберт, приблизился к перилам и облокотился на них так, чтобы можно было видеть девушку, картину и собаку.

— Как странно.

— Что именно? — нехотя осведомилась художница, хмуря брови.

— Я видел этого огромного пса уже много раз!

— Ну и что же? И я его видела. Он все время здесь бегает. — Она резко умолкла, как будто говорила тем самым, что разговор окончен, и обмакнула кисть в желтую краску.