Реквием - [32]

— Что все это значит? — Я стараюсь не повышать голоса. Я вижу, что Алекс наблюдает за нами. Похоже, происходящее его забавляет. Жаль, что нечем в него швырнуть.

Джулиан засовывает руки в карманы.

— Ты о чем?

— Не строй из себя дурака! — возмущаюсь я. — За­чем ты вызвался идти в разведку? Это не шутка, Джу­лиан! Война в разгаре!

— Я и не думаю, что это шутка. — Его спокойствие просто-таки бесит. — Я лучше, чем кто-либо, знаю, на что способна та сторона, — ты не забыла?

Я прикусываю губу и отвожу взгляд. Он прав. Если кому-то и известно что-либо о тактике зомби, так это Джулиану Файнмену.

— Ты все еще не знаешь Диких земель, — все-таки продолжаю стоять на своем я. — И Тэк тебя не защи­тит. Если на тебя нападут — если что-то случится, и будет стоять вопрос: ты или все остальные, — он тебя бросит. Он не станет подвергать группу опасности.

— Лина, — Джулиан кладет руки мне на плечи и за­ставляет посмотреть на него, — ничего не случится, о'кей?

— Ты этого не знаешь! — Я понимаю, что реагирую чрезмерно бурно, но ничего не могу с собой поделать. У меня почему-то такое ощущение, будто я плачу. Я думаю о внешнем спокойствии Джулиана, произно­сящего «Лина, я люблю тебя», о том, как его грудь раз­меренно поднимается и опускается рядом со мной, когда мы спим.

«Я люблю тебя, Джулиан». Но эти слова так и не звучат.

— Мне не доверяют, — говорит Джулиан. Я откры­ваю рот, чтобы возразить, но он меня перебивает: — Не пытайся отрицать этого. Ты знаешь правду.

Я не спорю.

— Ну так и что? Ты захотел зарекомендовать себя?

Джулиан вздыхает и потирает бока.

— Я решил быть здесь, Лина. Быть рядом с тобой. Теперь я должен заслужить право находиться здесь. Дело не в том, что нужно зарекомендовать себя. Но, как ты сказала, идет война. Я не хочу отсиживаться в стороне. — Он наклоняется и целует меня в лоб. Он все еще колеблется долю мгновения, прежде чем по­целовать меня, как будто ему приходится каждый раз избавляться от прежнего страха, боязни прикоснове­ний, боязни заразиться. — Почему ты так беспокоишь­ся? Ничего не случится.

«Я боюсь, — хочу сказать я. — У меня дурные пред­чувствия. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходил». Но слова вновь оказываются, будто запертыми в ло­вушке, погребенными под грузом прежних страхов и прежних жизней, как окаменелости в слоях почвы.

— Мы вернемся через несколько часов, — заверяет меня Джулиан и на миг касается моего подбородка. — Вот увидишь.

Но они не возвращаются к обеду и не возвращают­ся к тому времени, когда мы тушим костер на ночь, за­сыпая его землей. Это стало необходимостью, и хотя мы можем замерзнуть, а Джулиану с Тэком будет без него трудно отыскать нас, Рэйвен настаивает на том чтобы костер погасили.

Я вызываюсь подежурить. Все равно я не усну - слишком уж нервничаю. Рэйвен выдает мне еще одну куртку из нашего запаса одежды. По ночам все еще здорово холодно.

В нескольких футах от лагеря находится неболь­шое возвышение и на нем — старая бетонная стена; на ней все еще виднеются остатки граффити. Эта стена защищает меня от ветра. Я прижимаюсь спиной к кам­ню. В руках у меня кружка с горячей водой: Рэйвен вскипятила ее для меня, чтобы можно было погреть пальцы. Перчатки я не то потеряла где-то между нью-йоркским хоумстидом и этим местом, не то их украли, и теперь мне приходится обходиться без них.

Встает луна и окутывает лагерь — спящие фигуры, купола палаток, самодельные укрытия — белым сия­нием. В отдалении над деревьями возвышается уце­левшая водонапорная башня, напоминающая стальное насекомое на длинных и тонких ногах. Небо чистое, ни единого облачка, и тысячи звезд выплыли из темноты. Из леса доносится совиное уханье, глухое и мрачное. Даже с этого небольшого расстояния лагерь выглядит мирным, окутанным белой дымкой, окруженным руи­нами старых домов: крыши обрушены, детский игро­вой комплекс перевёрнут, пластиковая горка до сих пор торчит из грязи.

Через два часа я уже зеваю так, что челюсть болит, и кажется, будто меня, как чучело, набили мокрым пе­ском. Я прислоняюсь затылком к стене, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Звезды над головой начинают сливаться воедино... они превращаются в лучи света — в солнечные лучи, — из этого солнечно­го сияния выходит Хана с листьями в волосах и гово­рит: «Правда, классная шутка? Я никогда и не собира­лась исцеляться, ты же знаешь...» Она неотрывно смотрит на меня, и, когда она делает шаг вперед, я за­мечаю, что она вот-вот поставит ногу в ловушку. Я пы­таюсь предупредить ее, но...

Треск. Я мгновенно просыпаюсь. Сердце выпрыги­вает из груди. Я быстро и по возможности тихо при­падаю к земле. Вокруг снова стоит тишина, но я знаю, что это была не игра воображения и не сон — хруст сломанной ветки.

Звук шагов.

«Хоть бы это был Джулиан! — думаю я. — Хоть бы это был Тэк!»

Я внимательно осматриваю лагерь и замечаю тень, движущуюся между палатками. Я медленно тянусь за ружьем. Распухшие от холода пальцы плохо меня слу­шаются. Ружье кажется еще тяжелее, чем раньше.

Неизвестный вступает в пятно лунного света, и я перевожу дыхание. Это всего лишь Корал. Ее кожа си­яет белизной в лунном свете; на ней слишком большой для нее свитер. Я узнаю этот свитер — прежде он при­надлежал Алексу. У меня скручивает все нутро. Я под­нимаю ружье, направляю на Корал и думаю: «Бабах».