Реквием - [22]

В одной руке она держит грязную куклу, в другой — палку. Конец палки заострен. У куклы волосы из спутав­шихся желтых ниток и глаза из черных пуговиц — были когда-то, сейчас остался лишь один глаз. Рот — стежок из красных ниток, начавший распускаться.

— Я встретила вампира, старую развалину...

Я зажмуриваюсь, и в памяти всплывают остальные строки.

«Мама, мама, уложи меня поспать.

Мне дома не проснуться, я уже полумертва.

Я встретила заразного, меня он обманул,

Мне он улыбнулся и в сердце мне вошел».

Когда я снова открываю глаза, девочка на миг под­нимает голову и пронзает воздух своим самодельным колом, словно перед ней вправду вампир. Я на мгнове­ние застываю. Это Грейс, младшая кузина Лины. Лю­бимая кузина Лины.

Та самая Грейс, которая не сказала никому ни единого слова за все те шесть лет, что я наблюдала, как она растет.

— Мама, мама, уложи меня поспать...

Хотя в тени деревьев прохладно, в ложбинке меж­ду моими грудями начинает скапливаться пот. Я чув­ствую, как его капли ползут на живот.

— Я встретила заразного, меня он обманул...

Теперь Грейс принимается ковырять палкой в шее куклы, словно ставя шрам от процедуры.

— Безопасность, здоровье и счастье, - поет она.

Голос ее делается выше и становится воркующим.

— Тс-с. Будь хорошей девочкой. Это не больно, честное слово.

Я больше не могу на это смотреть. Грейс сжимает мягкую шею куклы, и куклина голова вздрагивает, словно игрушка согласно кивает в ответ. Я выхожу из под деревьев.

— Грейс! — окликаю я. И машинально вытягиваю руку вперед, словно пытаюсь подманить дикое животное.

Девочка застывает. Я делаю еще шаг в ее сторону. Грейс с такой силой сжимает свою палку в руке, что костяшки белеют.

— Грейс, — я откашливаюсь. - Это я, Хана. Я дружу – дружила – с твоей двоюродной сестрой, Линой.

Девочка внезапно вскакивает и бросается наутек, бросив куклу и палку. Я бездумно спешу следом.

— Подожди! — окликаю я. — Пожалуйста! Я не сде­лаю ничего плохого!

Грейс бегает быстро. Между нами уже добрых пятьдесят футов. Она сворачивает за угол, и, когда я добегаю до него, ее уже нигде не видать.

Я останавливаюсь. Сердце лихорадочно колотит­ся, а во рту стоит противный привкус. Я снимаю бейс­болку и вытираю пот со лба, чувствуя себя идиоткой.

— Полная дурь, — произношу я вслух. Мне стано­вится лучше, и я повторяю чуть громче, — Полная дурь!

Откуда-то сзади раздается смех. Я разворачива­юсь. Никого. Волоски у меня на шее встают дыбом. Внезапно появляется ощущение, что за мной следят, и я вдруг соображаю, что если родственники Лины здесь, то здесь же должны быть и другие люди. Я за­мечаю дешевые полиэтиленовые занавески для душа на окнах дома напротив. Рядом с ним во дворе множе­ство обломков пластмассы — игрушек, коробок, пла­стиковых строительных блоков, — но все аккуратно разложено, словно этим кто-то недавно играл.

Мне делается не по себе, и я отступаю под защиту деревьев, не отрывая взгляда от улицы и внимательно высматривая, не шевельнется ли где что.

— Видите ли, мы имеем право здесь находиться. — Шепот доносится у меня из-за спины. Я стреми­тельно разворачиваюсь в таком испуге, что на мгнове­ние утрачиваю дар речи. Из-за деревьев выходит де­вушка. Взгляд ее широко распахнутых карих глаз устремлен на меня.

— Уилдоу? — с трудом выдавливаю я.

Веки девушки вздрагивают. Если она и узнала меня, то никак этого не выказывает. Но это совершен­но точно она — Уиллоу Маркс, моя одноклассница, ко­торая ушла из школы незадолго до выпускного, а впо­следствии ходили слухи, что ее застукали с парнем, неисцеленным, в Диринг-Оук парке во время комен­дантского часа.

— У нас есть право, — повторяет она все тем же на­стойчивым шепотом и переплетает свои длинные, ху­дые руки, — Дорога и путь для всех,.. Вот что есть обе­щание исцеления...

— Уиллоу… — Я делаю шаг назад и чуть не падаю, споткнувшись. — Уиллоу, это я, Хана Тэйт. Мы с тобой в прошлом году вместе ходили на математику. К ми­стеру Филлмору. Помнишь?

Веки девушки трепещут. Волосы у нее длинные и безнадежно запутанные. Мне вспоминается, что Уиллоу любила красить отдельные пряди в разные цвета. Мои родители всегда утверждали, что она влип­нет в неприятности. И требовали держаться подальше от нее.

— Филлмор, Филлмор... — повторяет девушка. Когда она поворачивает голову, я вижу у нее три шра­мика, отметину процедуры, и вспоминаю, что Уиллоу внезапно исчезла из школы за несколько месяцев до конца учебного года. Говорили, что ее родителей заста­вили отправить дочь на процедуру раньше срока. Уил­лоу хмурится и качает головой. — Не знаю... я не уве­рена...

Она подносит пальцы к губам, и я замечаю, что ку­тикулы у нее превратились в лохмотья.

У меня тошнота подкатывает к горлу. Надо поско­рее выбираться отсюда. Не нужно мне было прихо­дить.

— Приятно было повидаться, Уиллоу, — говорю я и начинаю медленно, по шажочку, обходить девушку, стараясь не двигаться слишком быстро, хотя мне от­чаянно хочется броситься наутек.

Внезапно Уиллоу хватает меня за шею и притяги­вает к себе, словно желая поцеловать меня. Я вскрики­ваю и пытаюсь вырваться, но Уиллоу на удивление сильна.

Одной рукой она проводит по моему лицу, по ще­кам и подбородку, словно слепая. От прикосновения ее ногтей мне представляются мелкие грызуны с острыми коготками.