Реквием - [422]

Рядом с Сашей шел пожилой мужчина в длинном плаще, в шляпе и с большим кожаным светло-коричневым портфелем в руке. Они о чем-то увлеченно говорили. Моего приветственного взмаха рукой Саша Катенич не заметил. Но это был он, я уверен.

Я подсчитал. В семьдесят девятом Саше Катеничу было сорок четыре. Всего лишь сорок четыре…

Сон четвертый Не тот поезд…

В, теперь уже так далеком, детстве я сменил множество профессий. Первая профессия, которая меня увлекла, была работа ездового. И лошади всегда рядом, и катаешься целый день, сколько влезет. Потом в колхозе появилась полуторка. Это была машина, казалось, целиком сделанная из досок и фанеры. Положение шофера, в наших глазах, было гораздо выше должности председателя колхоза.

Потом меня увлекла профессия киномеханика. Все фильмы смотрел и знал наизусть. При этом часть фильмов смотрел совершенно бесплатно. Но научившись крутить кинофильмы, скоро охладел к этой профессии. Фильм смотришь, только согнувшись через узкую амбразуру в стене между кинобудкой и залом. Но не это главное. Из кинобудки, когда рвется лента, не закричишь себе во всю силу: — «Сапожник!»

Потом меня увлекла профессия коваля (кузнеца), затем захотел стать столяром, научиться делать трещотки. Когда мы крутились на стройке какого-либо дома, я мечтал стать бляхаром (жестянщиком). Сколько свистков можно наделать из остатков жести?! Потом захотел стать трактористом. Даже старый Фурзон (Фордзон) сильнее ГАЗона. Только скорость меньше. Да и трубок в тракторе масса. Одну трубку всегда можно снять на самопал. Что станется с трактором без, всего лишь, одной трубки? Потом пошли профессии электрика, фотографа, рыбака. Когда зрели арбузы, видел себя сторожем на колхозной бахче.

Не мечтал быть поваром, портным, парикмахером, продавцом, бухгалтером и учетчиком. Но более всего, несмотря на то, что родился в селе, на земле, с детства знал землю, не мечтал стать колхозником. Я ежедневно видел, потемневшие от усталости, пыли и солнца, лица родителей. Приходя домой, отец шел в сад. Смотрел пчел. Затем виноградник. Убирал у свиней и коровы. Мама, приходя домой, бежала в огород. Всегда с сапой. Вырывала сорняки, прашевала. Вернувшись с огорода, всегда несла с собой хвостики молодой морковки и красной свеклы для летнего борща. Потом приходила с Куболты корова.

Брат Алеша учился на отлично и уже с детства поставил себе цель стать врачом. Сначала стал фельдшером, потом поступил в Черновицкий медицинский институт. А я еще учился в школе. Всерьез увлекся автоматикой, телемеханикой и радиолюбительским конструированием. Мечтал пойти в армию и стать радистом. В подростковых своих грезах я видел себя таким классным оружейником! Куда там Калашникову!

Алеша закончил медицинский институт и работал врачом. По всеобщему признанию Алеша стал отличным доктором. Так сложилось, что я пошел по стопам брата. После работы в течение года лаборантом в Мошанской школе, я поступил в медицинский институт в Кишиневе.

Шесть лет пролетели, с одной стороны незаметно, особенно сейчас, уже с высоты моего возраста. А тогда годы учебы тянулись так медленно!

Наконец, в конце шестого курса в холле на втором этаже института, где был ректорат, вывесили длинный список свободных мест, куда могли пойти работать по направлению молодые доктора.

Во время учебы я занимался в студенческих научных кружках, несколько лет работал препаратором, а затем лаборантом на кафедрах гистологии и патологической физиологии. Все прочили мне карьеру патофизиолога. Не скрою, я сам видел себя специалистом по патофизиологии, той центральной оси, на которую, по моему убеждению, нанизаны все медицинские профессии.

На деле все оказалось гораздо проще и прозаичнее. В день распределения заходили по очереди. Выходили по разному. Кто-то выходил, радостно потирая руки. Кто-то, покидая кабинет ректора, направлялся к лестнице со слезами на глазах.

Подошла моя очередь. Зашел, поздоровался. За длинным столом сидели ректор института, деканы факультетов, заместитель министра и начальник управления кадров министерства. Были еще несколько человек, которых я не знал.

Никто не интересовался моими желаниями. Секретарь комиссии, как будто впервые в жизни меня увидевший, спросил:

— Фамилия. Имя. Отчество?

— Какой район?

— Дондюшанский.

— Специальность в субординатуре?

— Рентгенолог.

— Хорошо! — сказал начальник управления кадров. — рентгенологи нам нужны. На выбор: Каприянский детский противотуберкулезный санаторий или Тырновская больница Дондюшанского района.

— Тырново…

— Свободен. Желаем успехов!

Я вышел.

С субординатурой по рентгенологии была своя обычная и необычная история. Распределяли проректор по учебе и декан. Поскольку я занимался в научном кружке по патофизиологии, лелеял надежду, что туда и направят, как некоторых однокурсников на другие кафедры. Но патофизиологию мне никто не предложил.

— Куда желаешь? Кем хочешь стать?

— Окулистом.

Работая на кафедре патофизиологии лаборантом, помогал ставить эксперименты доценту кафедры глазных болезней Дмитрию Сергеевичу Лупану, готовившему докторскую диссертацию. Вместе оперировали глаза у подопытных кроликов. Вызывали экспериментальную отслойку сетчатки. Потом снова оперировали. Вдавливали склеру рассасывающимися биопломбами. Совместно с Дмитрием Сергеевичем опубликовали в солидных научных сборниках работ молодых ученых две оригинальные статьи.