Реки золота - [2]
— Да, конечно. Никаких проблем.
Водитель произносит «Бродвею» — с раскатистым «р», — а не «Бводвею». Судя по этому, по его короткому, изобилующим гласными имени, поставленному прежде фамилии в лицензии, подвешенной на поцарапанной пластиковой перегородке между сиденьями, по бархатистой коричневой коже, так хорошо выглядящей под галоидными фонарями, по отсутствию едкого телесного запаха, это африканец, а не гаитянин. Он хочет узнать, нельзя ли высадить меня не прямо у нужного мне места на Пятой авеню, а напротив него, что способно меня рассердить, но мы так хорошо едем, я воспользуюсь возможностью размять ноги перед встречей, покурить, может, ознакомиться с вечерними развлечениями в «Нобу-57». Девицы там гладкотелые, но избалованные, изнеженные, темпераментные и жадные, мечтающие найти богатого покровителя. Болтаться в баре, чтобы выпить перед встречей, нет нужды. Я выпил сколько нужно — не больше и не меньше.
Будьте ко мне снисходительны. Пятое правило Ренни: должная подготовка. Для меня это значительный вечер, сулящий превратить грядущий скучный, тусклый декабрь в очень веселое Рождество, если все пойдет как спланировано. Это означает, что я потратил время на аксессуары. Навел блеск на стекло швейцарских часов. Заправил серебряную зажигалку. Открыл новую пачку сигар «Давидофф». Все это перемежалось глотками превосходного коктейля «Манхэттен»: бурбонское виски Бэзила Хэйдена, немного сладкого вермута «Трибуно» и, самое главное, три чайные ложечки горькой апельсиновой настойки — их нужно сбивать с большим количеством льда до появления пены, — такой подавали только в закрывшемся «Уотерфорде». Одного мало, два — слишком много, три — только начало.
Все это нужно, чтобы подготовиться, расслабиться в достаточной степени, стать до необходимого предела бесчувственным и суметь вынести невыносимое без этого время. Просто кошмар разыгрывать благодарность людям, которых презираешь, улещивать их, чтобы получить достаточно денег за ненавистную работу.
Но вести себя так необходимо — во всяком случае, если хочешь двигаться вперед и дальше. Я делаю то, что делаю, потому что это нужно и дает мне возможность вести тот образ жизни, который я до сих пор считал само собой разумеющимся. Думаете, существует награда за верность, заслуга в усердной работе, уважение руководства? В этом городе уже нет. Здесь есть процветание и есть выживание.
Нет никакого сравнения между квартиркой с линолеумом на полу на Тридцать седьмой авеню в Куинсе, где моя мать сидит у окна, постепенно теряя разум, и моей, занимающей целый этаж на Манхэттен-авеню в Манхэттене, где я потягиваю коктейль «Манхэттен». Может, думаете, что я тщеславен или мелок? Я бы назвал себя реалистом, живущим в нереальные времена и использующим их наилучшим образом. Carpe diem,[1] простофиля.
Выбоина на дороге возвращает меня к реальности. Мы выехали на площадь Коламбус-серкл. На пространстве между отелями «Трамп интернэшнл», «Тауэр» и «Мандарин ориентл» некогда все радовало глаз. Но сейчас положение изменилось. «Тайм — Уорнер сентер» был достроен несколько лет назад, только незавершенная реконструкция станции метро «Коламбус серкл» оставила на прилегающих улицах груды мусора. Фонтан отполировали заново как раз вовремя, чтобы он вновь стал одним из самых больших общественных туалетов Нью-Йорка. По всему южному краю городки из лачуг окаймляют заколоченные фасады магазинов. За оградой входа в метро на углу Пятьдесят восьмой улицы и Девятой авеню почти ежевечерне действует черный рынок, где можно купить что угодно — от бензина до пистолета. Сегодня вечером улицы пустынны. Все люди в четырех стенах.
Или в такси.
Ньюйоркцы в отличие от глазеющих туристов сидят в такси, слегка приоткрыв рот, чтобы не откусить язык, когда водитель задается целью въехать в каждую выбоину на проезжей части. Туристы, толкущиеся у надежных убежищ перед большими, хорошо охраняемыми отелями, уверяют друг друга, что Сан-Ремо — это Дакота, а Дакота — это Бересфорд. У входа в «Мандарин ориентл» стоит несколько карет «скорой помощи» — должно быть, какая-то особо важная персона подавилась осетриной. Они только что подъехали; медики вылезают из машин, приветствуют друг друга вялыми взмахами рук и одновременно закуривают. Они не торопятся: пострадавшего на носилках нет — значит, придется спустить мешок с трупом, может быть, не один. Вот такие нью-йоркские мгновения превосходно засняты моим надежным узкопленочным «Марафон сайбер-шесть». Четыре кадра: выносите своих мертвецов.
Машины еле ползут, мне очень хочется закурить, но повсюду стоят полицейские, и моего водителя, возможно, хватит удар, если они увидят, что я закуриваю. Теперь курить в помещениях запрещается, поэтому в точках есть портативные воздушные фильтры (кроме них, там почти ничего нет). Пока что об этом хватит; сначала серьезное дело, потом серьезное удовольствие.
Водитель, искусно объехав Коламбус-серкл, высаживает меня, как и обещал, на Пятьдесят седьмой улице, у светофора посередине между Пятой и Шестой авеню — несообразное место для бессмысленных дорожных сигналов (если светофор установили здесь для того, чтобы ликвидировать пробки, это прискорбная неудача). Водитель оказался превосходным — быстрым, с хорошей ориентацией в обстановке, — значит, пытаться завербовать его не имеет смысла. Либо он здесь недавно, либо уже работает на кого-то, и попытка его сманить может повлечь серьезные последствия в зависимости от того, кто еще использует это такси и для какой цели. Провожу карточкой «Урбанк электрум» через прорезь, оставляя щедрые чаевые. Делись тем, что имеешь (или по крайней мере что тебе светит), с неимущими.
Будущее Джимми Кьюсака, талантливого молодого финансиста и основателя преуспевающего хедж-фонда «Кьюсак Кэпитал», рисовалось безоблачным. Однако грянул финансовый кризис 2008 года, и его дело потерпело крах. Дошло до того, что Джимми нечем стало выплачивать ипотеку за свою нью-йоркскую квартиру. Чтобы вылезти из долговой ямы и обеспечить более-менее приличную жизнь своей семье, Кьюсак пошел на работу в хедж-фонд «ЛиУэлл Кэпитал». Поговаривали, что благодаря финансовому гению его управляющего клиенты фонда «никогда не теряют свои деньги».
Очнувшись на полу в луже крови, Роузи Руссо из Бронкса никак не могла вспомнить — как она оказалась на полу номера мотеля в Нью-Джерси в обнимку с мертвецом?
Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.
Егор Кремнев — специальный агент российской разведки. Во время секретного боевого задания в Аргентине, которое обещало быть простым и безопасным, он потерял всех своих товарищей.Но в его руках оказался секретарь беглого олигарха Соркина — Михаил Шеринг. У Шеринга есть секретные бумаги, за которыми охотится не только российская разведка, но и могущественный преступный синдикат Запада. Теперь Кремневу предстоит сложная задача — доставить Шеринга в Россию. Он намерен сделать это в одиночку, не прибегая к помощи коллег.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.