Реки горят - [15]

— Много он видел, отец! Пятнадцать лет по одной и той же дороге ездил.

— Оно правда, покойник, царствие ему небесное, больше кабачками интересовался, чем другим чем-нибудь… Да, так о чем же я говорила? Ага… Вот мы и поехали в Луцк на свадьбу. Жену себе брат нашел неплохую. Не то чтобы очень молода, ну да ведь и ему уже за сорок… И вдруг — война. Старшенький мой, Марцысь, тоже к нам в Луцк бежал. А потом в Луцк советские пришли… Разве объяснишь, какая мы офицерская семья? Да и кто в такое время слушать станет? Но пожаловаться не могу, вещи все разрешили забрать и вообще очень, очень были любезны… Другие там жалуются, ну, не знаю, но уж что до меня, то как на духу могу сказать, очень, очень предупредителен был этот лейтенант, или как он там у них называется…

— А уж бог, да господь, да святая исповедь у вас, мама, с языка не сходят, — сердито проворчал Марцысь.

— А что ж тут дурного, дитя мое? Ну, коли уж правду говорить, так у исповеди-то я, пожалуй, лет двадцать не была… Или нет, подожди, Марцысь, сколько это лет? Тебе сейчас…

— Я не знаю, что было двадцать лет тому назад, — пробормотал мальчик.

— Ну, конечно, не знаешь. Еще бы тебе знать!.. Но о чем это я говорила? Пани Ядвига, укройтесь потеплее, дитя мое. Владек, натяни на нее одеяло! Да, так вот, не то чтобы я очень уж религиозна. Нет, этого я не могу сказать, а просто так говорится. Да и кому это мешает, что я господа бога поминаю? Ну, вот и вышло, что если бы не эта свадьба, я, может, сюда и не попала бы. Сперва я даже так и думала, что вот, мол, поехала на свою беду. Сидела бы в своем домишке, выращивала помидоры… А теперь, думаю, может и Груйца уже в помине нет? Потому что по радио передавали и Марцысь в газете читал — до чего этот мальчишка быстро выучился по-русски! — так просто ужас, что эти немцы там выделывают!.. Меня-то, может, и не тронули бы, хотя бог их знает! А уж мои парни наверняка бы пропали. Уж они-то не стали бы тихо сидеть, ну и пропали бы… Вот я теперь и думаю, что все к лучшему вышло, да еще столько новых мест человек увидел. Могла я когда-нибудь думать, что вот хоть эту Сыр-Дарью увижу? И на карте-то ее, пожалуй, не нашла бы…

Шувара внимательно слушал, не проявляя никаких признаков нетерпения. Ядвига тоже вдруг с удивлением подумала, что болтовня госпожи Роек совсем не неприятна ей. Эта маленькая, плотная, закутанная в бесконечное количество юбок, блузок, кофточек женщина излучала из себя какую-то непреодолимую веселую энергию. Она говорила оживленно, торопливо, и чувствовалось, что это не просто болтовня, а переливающиеся через край силы. Впрочем, вскоре для них нашелся выход и кроме болтовни. Наутро, после первой же проведенной в вагоне ночи, она принялась хозяйничать.

— День на дворе, нечего разлеживаться! — весело окликнула она дремлющих товарищей по вагону. — Марцысь, Владек, раздвиньте двери пошире, надо проветрить как следует! А ну, молодежь, нечего, нечего, отправляйтесь к реке мыться! Да не с пустыми руками! Ведра есть, принесите воды. А вы, сударыня, тоже умыли бы, наконец, свою Зосю! — прикрикнула она на нечесаную даму, которая, охая, поднималась с постели.

— Где же ее умывать? Такой холод, не погоню же я ребенка на реку…

— А вот принесут щепок, нагреем воды на печке. Ну, поживей, господа, шевелитесь, шевелитесь! А это что? Как вам не стыдно, сударыня? С утра до вечера пичкаете ребенка сластями, а не видите, что по девочке вши ползают!

— Какие вши? — как ошпаренная, завизжала дамочка. — У моего ребенка вши?!

— Да вот же, глядите, ползают! Посмотрите-ка, господин Шувара, что делается… Еще тиф начнется. Уж этого я не понимаю, чтобы у собственного ребенка вшей не вычесать.

— Здесь всюду вши. Хоть каждый час вычесывай, все равно будут… — мрачно объявила закутанная в свою неизменную черную шаль полковница.

— Где это, всюду?

— У них, в России.

— Ах, так вы думаете? А когда в Куйбышеве предлагали идти в эту ихнюю баню, так все отлынивали, да еще обижались, с какой стати их подвергают дезинфекции, — возмутилась госпожа Роек. — Господин Шувара, идите к начальнику станции, здесь тоже, наверно, есть дезинфекция и баня.

— Да не дезинфекция, мама, а дезинсекция! — вмешался Марцысь.

— Пусть будет дезинсекция, зовите как хотите, а дезинфицироваться нам всем надо, раз уж вши появились.

— Вы, что же, думаете, что это от моей Зоси?

— От Зоси или не от Зоси, а вши есть, вот и все. Давайте, наконец, по-человечески жить, хватит этой грязи…

Жулавская поморщилась.

— Есть же люди, которые никогда не умеют проявить ни капельки такта.

Госпожа Роек не обиделась.

— Ну уж там такт или не такт, а надо помыться, вот и все.

— Уж я-то в бане мыться не буду, — надменно заявила полковница.

— Не будете, так придется поискать места где-нибудь в другом вагоне, — спокойно ответил вернувшийся Шувара. Но Жулавской, по-видимому, не хотелось искать другого места. Все с тем же презрительно надменным выражением лица она вместе с другими обитателями вагона подверглась санобработке в дезинсекционном пункте на станции.

— Что мы смертельно простудимся, это совершенно ясно. Но ничего не поделаешь, раз людям вдруг захотелось чистоты…