Реки Аида - [73]

— Еще тебе мало? — спросил Мок. — Я нашел врача, который на Пястенштрассе лечит музыкой и гипнозом нервных детей. Панна Вишневская узнала в нем Левицкого. Говорит со всей определенностью, что это он, ведь добрых два года, как утверждает, работали вместе над Елизаветой и даже обменивались замечаниями и экспериментами… Знает его хорошо! Чего ты хочешь больше? Мы поймаем ублюдка, упрячем его в тайное и безопасное место, куда вызовем Бржозовского! Что еще ты хочешь?

— Я хочу уверенности, Еби, уверенности, — ответил с нажимом Попельский. — А на данный момент у меня только одно условие. Ставский сказал, что Левицкий часто приходил в бордель на Балоньевой. Только что Ставский был смертельно напуган и предал бы даже собственного отца… Это я точно помню. Ханас его спросил: «Приходил ли сюда Левицкий?», а Ставский ответил: «Конечно!» Я гарантирую тебе, Эби, что он бы ответил утвердительно, если бы его спросить: «А Мок туда приходил?», или: «Приходил ли туда Сталин?»

Засигналил за ним какой-то старый «форд», напоминая, что дорога уже свободна. После проезда перекрестка Мок замедлил и снова наклонился над Попельским.

— А тот знакомый Левицкого с радио — это не доказательство?

— Знакомый с «Радио Львов», некий Кукла, это, конечно, доказательство того, что Левицкий записал мой голос и научил девочку истерить на его звук. Это косвенное доказательство того, что он хотел от ее отца выудить деньги за поимку предполагаемого насильника. Но это не является доказательством вины Левицкого…

— А запах этого цветка, — сказал Мок, указывая взглядом на горшок, — будет решающим доказательством, так?

— Dixisti, — ответил Попельский и расселся поудобнее в коляске.

Они проехали следующий перекресток и окунулись в каньон среди руин, такой узкий, что с трудом разъезжались в нем не слишком широкие транспортные средства, такие как мотоциклы или коляски, а большие их автомобили и подводы должны были ждать, пока весь участок между Гурницкого и Рея будет пустым.

Через некоторое время они въехали уже на территорию заселенную, между двумя рядами высоких домов. Попельский, удобно рассевшийся в коляске, смотрел на их веха. При виде двух орлов, сидящих по обе стороны фронтона одного из них, его диафрагма дрогнула. Ему показалось, что уже его где-то видел. Терпеливо ждал озарения. Не наступало.

Они повернули направо, на улицу Пястовскую и остановились примерно в ее середине.

— Это здесь, — шепнул Мок. — Пястенштрассе, 25, квартира 5. Здесь он живет с женой. Только вдвоем в квартире.

Попельский молчал. Расширенными зрачками он уставился на каменного ангела, который сидел на фронтоне дома номер 25 и смотрел вниз.

Он был ему знаком. Его уже когда-то видел в каком-то эпилептическом сне.

Он встал и, прижимая к боку горшок, отправился за Моком к воротам. Он посмотрел вниз по улице и пережил еще один шок. В этом же сне он видел также стоящие за перекрестком высокие дома с плоскими крышами.

— Что, Эди? — Мина Мока была тревожна. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Идем, каждый из нас знает, что должен делать, — ответил Попельский и вошел первым в ворота, на которых жестяная вывеска сообщала:

Лечение нервов музыкой

Д-р Евгений Стабро

педиатр и детский психолог

принимает еж. с 2 1/2 до 4 1/2

При открытии ворот встал как вкопанный. Все это он видел в своем эпилептическом сне. Подъезд с несколькими ступенями, создающий скат, к которому, вероятно, подъезжали телеги, перевозящие загруженную мебель. Перила, окаймляющие скат и ступеньки с другой еще стороны. Три квартиры на первом этаже, вход на первый этаж и двери с правой стороны, обозначенные номером 5. Это все тогда видел.

Осторожно он поставил горшок на ступень лестницы. Когда нажимал кнопку звонка и услышал вопрос: «Кто там?», а потом собственный громкий ответ: «Я с ребенком к доктору!», пережил последнее ослепление. Он уже знал, где и когда об этом снилось. Двенадцать лет назад в подвале Ханаса.

Двенадцать лет назад, за несколько дней до нападения grand mai в подвале, во львовском борделе на Балоньевой видел эту женщину, которая сейчас открывала ему двери. Безжалостное время очень легко оставило на ней свое клеймо, ограничиваясь исключительно подчеркиванием мимических морщин. Она была очень маленькая и хрупкая — как тогда, когда рыдала в его объятиях.

Мок был очень быстр. Крепко схватил женщину за маленькое мелкое личико и сжал его. Жертва нападения успела извлечь из себя какой-то пронзительный звук, который, однако, не пробрался на лестничную клетку, потому что Попельский вторгся в квартиру с цветком в горшке и захлопнул двери.

Визг женщины предупредил, однако, доктора, который вышел из кабинета в коридор и смотрел на лысого пришельца остекленевшими глазами.

Время не обошлось с ним так ласково, как с его женой. Густые некогда волосы теперь сильно поредели, щеки, раздутые жиром, а глаза, опухшие двумя складками. Его выдающийся живот обтягивал халат. Из открытых дверей кабинета доносилась спокойная музыка — фрагмент упражнений для клавесина Баха.

Левицкий не успел даже сделать движения, когда Попельский его догнал. После мощного, хорошо отмеренного удара в челюсть доктор повернулся на каблуках и рухнул лицом на стену. Слегка по ней сполз, рисуя ногтями светлую штукатурку. Попельский схватил его за воротник халата и дернул тяжелое тело в сторону открытых кухонных дверей, до которых ему было ближе. Под влиянием резкого движения воротник оторвался, а Левицкий взревел мощным голосом.