Реинкарнация Тьмы - [61]

Единственный, кто вышел сухим из воды — Марио, не участвовавший в операции на Марцановом поле. Краем уха я слышал, что теперь именно он возглавляет вундертим. Или то, что осталось от команды. Хельгу тоже оправдали — она осталась с Марио. Даст бог, наберут людей и продолжат нашу работу.

Зла на них я не держу. Каждый сделал то, что ему казалось правильным и каждый теперь должен принять последствия своих действий.

Вот Анжела и Григорий, которые непосредственно помогали, не остались незамеченными — их отправили на выселки вместе со мной.

И ладно бы нас просто сослали, возможно, была бы невелика беда. Гораздо неприятнее то, что всю тройку полностью лишили гражданских прав и наложили строжайший запрет на любую профессиональную деятельность, связанную с государственной службой.

Признаюсь, для меня это оказалось не бог весть каких страшным испытанием, а вот для моих соратников — весьма чувствительной неприятностью. Фактически, Григорию запретили заниматься алхимией, а Анжеле — магией.

Даже представить себе не могу, каково это — быть магом и не сметь использовать даже простейшие заклятия.

Конечно, блокировать магический дар обычным защитным браслетом невозможно, но у него и нет такой цели — он лишь индикатор. Анжела могла бы сбросить браслет в любой момент, но это тут же поставило бы ее вне закона на всей территории Пруссии. Подозреваю, кое-кто в Берлине только этого и дожидается.

Химику, мне кажется, было не легче. Он оказался без своих любимых лабораторий, без химикатов, без реагентов, без исследований. Более того, все это для него под полным запретом. Впрочем, никто не может запретить мысленные эксперименты и теории. Говорят, величайший и самый почитаемый алхимик всех времен — Менделеев — делал свои лучшие открытия во сне. Ну а чем Григорий хуже?

Как бы то ни было, в таком вот, наполовину курортном, наполовину тюремном режиме мы отдыхали тут уже больше месяца. Из всех развлечений тут оказались только замечательные пляжи и купания. Анжела пропадала на берегу океана, ее кожа стала бронзовой от солнца. Григорий обнаружил для себя неплохую библиотеку, состоящую из беллетристики. Ну а я по большей части вынужден был заниматься восстановлением и лечебными процедурами.

Из раздумий меня вывел очередной мехмобиль, показавшийся на проезжей части. Я следил за ним, лениво протянув руку к столику, чтобы взять стакан с водой. Вот только на этот раз машина не проехала мимо, а, совершив несколько неторопливых маневров, остановилась неподалеку от моей веранды.

Из салона вышел высокий, уверенный в себе мужчина, одетый в белые брюки и белую же рубашку с коротким рукавом. Одежда более чем стандартная для здешней публики. А вот что было не стандартно — наличие оружия в набедренной кобуре и личный водитель, открывший дверь мехмобиля и оставшийся ждать у машины.

Посетитель подошел к крыльцу, быстро преодолел невысокую лесенку и, оказавшись на веранде, подошел ко мне.

— Глеб? Глеб Штельмахер? — он вопрошающе глянул на меня, вынудив кивнуть головой, — Разрешите присесть?

Я посмотрел на гостя и с милостивым видом махнул рукой — садись, мол, если желаешь. Повидал я за последний месяц всяких посетителей — следователей, дознатчиков, чиновников, распираемых от собственной важности. И ничем меня уже было не пронять, не удивить.

Впрочем, этот гость не был похож на чиновника или следователя. Слишком независимая осанка, слишком жесткий, я бы даже сказал — жестокий взгляд.

— Даниэль Паэльо, — представился посетитель, пододвинул себе стул и уселся рядом со мной, — Старший оперуполномоченный Каламатского автономного образования.

— Оперуполномоченный? — усмехнулся я, — То есть, фактически, вы главный жандарм в городе и прилегающей территории.

— Так точно. Вы чему-то удивлены?

— Только тому, что увидел вас только сейчас, через месяц после того, как оказался здесь. Вот ваши подчиненные наведываются ко мне регулярно.

— Это их работа, — согласился Паэльо, — Ну а у меня не было особого повода для знакомства. Прямо как в анекдоте: до сих пор все было нормально.

Помолчали. Я не спешил развивать разговор, разглядывая собеседника. В конце концов, это он ко мне пришел, а не я к нему. Вот пусть и соблаговолит продолжить. Мне, в общем-то, сказать ему нечего.

— Как отдыхается? — поинтересовался Даниэль, весьма качественно изображая заинтересованность.

— Очень неплохо для ссылки, — с иронией отметил я.

— Боюсь, это оказалась самая мягкая мера наказания из всех возможных, — пожал плечами жандарм.

— Наказания за что? Я не совершил ни единого преступления.

— Знаете... Не официально... Я с вами абсолютно согласен. Лес рубят — щепки летят! Невозможно провести сложную операцию без сопутствующих потерь, это вам скажет любой оперативник, если он, конечно, не засиделся в кабинете. Вам просто не повезло, что среди убитых оказалась дочь канцлера.

— Люди — не деревья, а жизни — не щепки, — тихо возразил я, проведя ладонью по лицу, чтобы привести мысли в порядок и разогнать сонливость, — И я не убивал дочь канцлера. Я убил вампира и гулю, вот и все.

— Не будем играть словами, — мягко согласился жандарм, — Я знаком с обстоятельствами вашего дела. И честно говоря, не до конца понимаю произошедшее. Вы могли бы обезвредить ее, связать, вырубить. Да просто придушить, в конце концов! Но вместо этого вы вырвали девушке сердце! Зачем, Глеб? И что, по вашему, сделал бы любой другой отец на месте канцлера?