Регистратор - [37]
Наконец Клавдия Георгиевна написала докладную, которую секретарша все не хотела нести к директору: пока они с Зоей бегали, директор вообще запретил брать какие-либо бумаги по поводу импортных лекарств и просил никого не пускать к нему! прямо про них так не сказал, но это означало, что — их, и Митя и Зоя, не сговариваясь, разом открыли дверь директорскую, там была еще вторая дверь, Зоя ему еще подмигнула, тут уж и она не стерпела, а директор, увидев их, был даже вежлив, сразу все подписал, правда, вторично все прочитал, он посмотрел внимательно на Митю, Клавдия Георгиевна звонила, сказала, что мать Мити лежит с важным письмом, Митя это прочитал в его взгляде и подумал: вид у меня, конечно, не тот, но ты, подлец, все-таки подпишешь! вдруг захотелось остаться с ним и беспрерывно мешать ему: рассесться в кресле напротив и все выложить, что он о нем думает, и беспрерывно мешать ему, сжать его, сдавить, оборвать к чертовой матери все его бесконечные телефоны! запереть дверь на ключ, сорвать с него фирменные затемненные очки! взглянуть в глаза и все выложить, все, что думает! но Зоя потянула за рукав Митю, — подписав, директор улыбался и протягивал ему бумагу.
С бумагой Митя поехал в аптеку, Митя чувствовал горечь, которая стягивала все, ничего не хотелось говорить, ни делать. В аптеке бумагу рассматривали чуть ли не на свет, и убедившись, что все печати были на месте и значились все подписи, принесли бруфен. Две пачки. Из аптеки Митя снова примчался обратно, прорвался через кордон теток в белых халатах, внизу, влетел в лифт, следом кто-то из теток за ним бежал, но захлопнулись дверцы лифта, он торопился поскорее нажать на кнопку этажа, и успел. Он поставил пачку бруфена на столик: мать спала. Мирзоева сказала, что только что уснула, вторую пачку оставил в портфеле. Потом долго сидел, смотрел, как она спит, и так почему-то не хотелось уходить, Митя вглядывался в нее: лицо было усталым, теперь, во сне, явственно проступала усталость от борьбы за жизнь, в том, как безжизненно расслаблена была кожа ее век, и как тяжело, распластавшись, лежали ее руки; Мирзоева тоже прикрыла веки, сначала она смотрела на него, чего же он сидит, потом прикрыла веки, повернулась тяжело к стене, и тут же заснула, будто никого нигде не было; Митя подумал, что вот это сейчас все и происходит, пока все спят; таинственные силы носятся, витают вокруг нас и перетягивают, перевивают все жизни между собой, делятся между собой, кому что, стягивают последние узелки, которые ни зубами, ничем уже не разоймешь после, а рванувшись из последних сил, только оборвешься сам, и ничего уже нет, только несешься среди всего и не знаешь, был ли ты когда-нибудь или нет; когда же просыпаешься, все уже решено, а мы откусываем яблоко, читаем газету, разговариваем с соседом, возмущаемся и негодуем, что не так устроен мир, а все-все уже заранее решено, свито в узелки, и неведомо нам.
На следующий день оказалось, что бруфен стянули: он стоял на тумбочке, еще утром его видели, а к обеду следующего дня бруфен исчез. Зоя думала, что Митя это знает, когда он звонил, виновато сообщила, что бруфен пропал, было подозрение на няню, взять мог только тот, кто знал, что это дефицит, или у кого у самого была такая болезнь, у няни как раз тоже было что-то с позвоночником, но ее спрашивали уже, а она отказывалась. Митя промолчал, была еще одна пачка, теперь думал: хорошо, что не оставил все, но пачку решил прижать: пусть сами попрыгают! и вот два дня, пока они прыгали и доставали, он все помалкивал, а пока мать лежала без лекарства, и эти два тоже пока прибавлялись в ту копилку, куда складывалось все к последнему итогу; бруфен принес свой один из врачей; Зоя говорила: ну, что же делать? Вениамин Исаевичу пришлось отдать свой, было его дежурство. Но Митя сам грешным делом думал на Мирзоеву, не на мать, а на дочь: он так все и представлял, когда мать спала, пришла к Мирзоевой ее дочь, та дочери все рассказала, как он быстро достал, что это жуткий дефицит и что хорошо бы и ей достать пачку, а бруфен стоял здесь же, на тумбочке, он даже представил, как она быстро, энергично встала, положила бруфен себе в сумочку и возвратилась, она, дочь ее, была очень решительной женщиной.
