Редкие девушки Крыма - [38]
– Это… – я чуть замялся, – как бы сказать… Однажды летом я видел тебя на пляже. В самом конце июля.
– И что? Мы все видели друг друга на пляже.
– Ты была с девушкой такой высокой, лет двадцати. Вы там бегали, валяли дурака…
– Что ты хочешь узнать-то? – спросила Таня каким-то чужим, гудящим голосом.
– Да так, в общем, ничего. Просто кто она такая…
– Хочешь познакомиться? Она далеко и замужем.
– Да нет, не хочу. Просто интересно, ты была такая маленькая…
– С тех пор немного выросла.
– Как ты могла её так, это?.. – я завязал в узелок невидимую нитку. – Вот что хотел спросить.
– Это же Машка была, – сказала Таня обыкновенным тоном. – Волосы примерно досюда, – она коснулась ладонью плеча, – и такие умеренно светлые, да? Значит, Маша. Ничего удивительного.
– А есть кто-то ещё?
– Есть Катя, – терпеливо объяснила она и вновь села со мной плечом к плечу, – они друг дружке родные сёстры, мне двоюродные. Катя младше, ей сейчас двадцать два, Маше тридцать; младше, ростом ещё повыше и совсем блондинка. Это она сказала про Котоград… Иду, иду! – крикнула Таня женщине, призывно махнувшей рукой с неубранного края, подобрала с земли секатор и поднялась. – Всё, Сань, я дальше трудиться. До вечера.
Я тоже встал, потянулся и сделал шаг навстречу работе, но притормозил. К вагончику бригадира подрулил дребезжащий «ПАЗик», остановился, приоткрыл двери; их, кажется, заело, но с десяток рук вцепился в них изнутри и раздёрнул мощным рывком. Из автобуса высыпалась орава визжащих, поющих, жующих и пляшущих человеков. Гости шумной толпой сгрудились поодаль от совхозных работяг. В толпе не прекращалось движение: кто-то кого-то щипал, толкал, наступал на ногу, кто-то хихикал и вскрикивал, у кого-то была гитара, и он уже бренчал, плюнув на то, что инструмент расстроен.
На поверхность толпы вынесло странную девицу – с тёмно-бордовыми волосами, выбритыми на висках, и обведёнными густой чёрной каймой глазами. Одета девушка была в чёрную рубаху, завязанную узлом, и фиолетовые, будто резиновые, шорты. Старше меня на несколько лет, выше среднего роста, движения неторопливы, но во всём облике скрытая угроза, вызов. Немудрено – с такой-то причёской!
У неё было выразительное лицо с крупными чертами: оно казалось почти красивым, только надбровные дуги выступали немного сильнее обычного и лоб выглядел излишне покатым. Но это не портило девушку, лишь придавало ей особенную, какую-то диковатую чувственность.
Она встретила мой взгляд, и я понял, что глазею слишком долго и неприлично. Но и отвернуться не мог – это было бы всё равно что Остапу удрать от Эллочки без стула и с поджатым хвостом. Я принял вызов и уставился на её переносицу. Должно быть, выглядел ужасно глупо: она фыркнула, что-то сказала кудрявой соседке, и та засмеялась.
Я отвернулся и пошёл к оставленному ряду: расслабляться некогда, солнце высоко. Но, сделав пару шагов, услышал за спиной хрипловатое контральто:
– Молодой человек, я вам не понравилась?
И всё-таки пришлось обернуться.
– Что вы, я очарован.
– Тогда почему вы уходите? Мы могли бы приятно побеседовать.
– Работать пора.
– Вы курите? – спросила девушка.
– Нет.
– Курить – здоровью вредить, верно? Я тоже не курю.
Я промолчал.
– Вам, наверное, интересно, почему я спросила, если сама не курю? А просто так, чтобы поддержать разговор. Мы же современные люди? И должны вести приятный разговор. Теперь ваша очередь. Скажите что-нибудь.
Я не мог предугадать, что она выкинет в следующий миг и как себя вести, чтобы не угодить под горный обвал. А девица была на него способна, это я сразу почувствовал. Пинчук в юбке. Точнее – без юбки…
– Меня зовут Саша, – нашёл я самую безобидную, как думал, фразу. – А вас?
– Наташа её зовут, – вступила в разговор подруга, – а меня Валя. Не обращайте внимания, она загадочная у нас. Вот вы человек опытный, скажите, кто работает на винограде в шортах? Здесь всё время надо вставать на колено, то на одно, то на другое.
– Сама стой на коленях! – с откровенной злостью сказала Наташа. – Хоть ползай на здоровье.
– А ты звучишь гордо, – кротко добавила Валя.
– Счастливой работы, – пожелал я и отправился к напарнику. За работой пролетело часа два, а потом Таня вновь оказалась рядом и пояснила:
– Это студенты Приборки.12 Будут ездить сюда две недели.
– Понятно. Сегодня первый день?
– Да. А ты уже с одной познакомился?
– Даже с двумя. Скорее, они познакомились, чем я.
– Эта крашенная марганцовкой, в шортиках?
Я кивнул, поставил на поддон ящик с круглым фиолетовым «кардиналом» и, направляясь к следующему, сказал:
– Странная какая-то. Показалось, хочет меня застебать, как всех мочалок. Или со мной что-то не так?
– Да нет же, всё так с тобой! – зашептала Таня. – Она просто не в настроении, она протестует.
– Против работы? – спросил я, наклоняясь к новому ящику.
– Да. Ну представь, это мы добровольцы, а их, студентов, отправили принудительно. Она не хочет. И не работает, сидит и посылает всех, кто что-то скажет. Я её понимаю, на самом деле.
– А не отчислят за это?
Таня пожала плечами:
– Могут, наверное. Ей говорят подруги: ты хотя бы сделай вид, чёрт с ним, не работай, притворись. Не хочет, гордая птица. Ты сколько ящиков сделал?
Эта история — серия эпизодов из будничной жизни одного непростого шофёра такси. Он соглашается на любой заказ, берёт совершенно символическую плату и не чурается никого из тех, кто садится к нему в машину. Взамен он только слушает их истории, которые, независимо от содержания и собеседника, ему всегда интересны. Зато выбор финала поездки всегда остаётся за самим шофёром. И не удивительно, ведь он не просто безымянный водитель. Он — сын Эреба.
Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.