Редкие девушки Крыма - [40]

Шрифт
Интервал

Так произошло и сейчас. Я вынырнул и увидел Таню, отплывшую от берега почти так же далеко, но поверху.

– Ты где был? – спросила она, поднимаясь вместе с волной.

– Там, – указал я взглядом, – не бойся, я тебя не видел.

– Да, господи, причём здесь видел или не видел! Не геройствуй больше так, я за тебя отвечаю!

Глубина была метра три, и сквозь толщу воды я угадывал, как Таня двигает руками и ногами, словно танцуя твист. Кажется, больше усилий она прикладывала не для того чтобы удержаться на воде, а для того чтобы не выскочить из неё по пояс.

– Почему отвечаешь?

– Во-первых, это я придумала купаться. Во-вторых, я старше, весной уже паспорт получила.13

Это было убедительно. Я умерил пыл и больше не позволял себе смертельных трюков. Мы плавали на расстоянии друг от друга, кувыркались в волнах, однажды Таня нырнула, но ненадолго, и сразу после этого сказала, что замёрзла, пора выходить:

– Иди первый, я за тобой.

И, когда я вырос над водой чуть выше пояса, коснулась моего плеча:

– Санька, ты не обиделся на меня?

– За что?

– Ну, я сказала, что старше. Это, может, как-то… высокомерно.

– Тань, разве на правду обижаются?

– Я серьёзно.

– Я тоже. Вот честное слово, мне в голову не приходило, что здесь можно на что-то обидеться. Если хочешь, я попробую, конечно…

– Не надо! – воскликнула она и обдала меня брызгами. Я, забыв о её натуральном виде, развернулся: Таня стояла, закрывшись крест-накрест, смуглые руки и плечи были покрыты мурашками. Я тоже брызнул на неё – раз, другой, поднял настоящее цунами – она не взвизгнула, не отшатнулась и даже не моргнула ни разу.

– Так нечестно, – сказала она, наконец, – отвернись и зайди глубже.

Когда я исполнил просьбу, мгновенно вскарабкалась мне на плечи, постояла наверху, ловя равновесие…

– Закрой глаза. Раз… Два!.. Три!

И одновременно с последним словом сильно оттолкнулась. Я услышал тихий всплеск и открыл глаза в то самое мгновение, когда её ноги с оттянутыми носочками слишком быстро и отвесно уходили под воду. Внутри у меня что-то вскрикнуло, я ринулся было на помощь, но в этот миг Танино лицо показалось над волнами.

– Я же говорила вчера, – задумчиво произнесла она, – без башни и без тормозов. Кто-то со мной наплачется.

14

Пока мы идём последние километры, расскажу немного о нашем городке. Я изменил название, так что не ищите его на картах: найдёте несколько Солнечных, но ни одно из них не будет похоже на место, где мы жили. Да и под настоящим именем его нет на картах советских времён.

В городке нашем базировалось крупное флотское соединение. Думаю, что, раскрыв эту тайну, я уже не причиню вреда ничьей безопасности. Располагался наш город в южной части побережья Каламитского залива, между Евпаторией и Севастополем, ближе к последнему. Прежде на месте Солнечного была татарская деревня Альма, о ней теперь напоминала речка с таким же названием, текущая невдалеке. На картах наша земля сплошь покрыта фруктовыми садами, и сады на самом деле были прекрасные, но чуть поодаль; у нас же – парк и лесополосы, высаженные с целью маскировки.

Городок был очень молод; девять тысяч жителей, пять улиц, в основном пятиэтажные дома, возведённые по особому проекту. Я очень мало где видел такие пятиэтажки – с просторными квартирами почти без проходных комнат, с широченными лоджиями, где при желании можно было хоть на самокате гонять, с большими окнами, высокими потолками. Море зелени, прекрасное детское кафе, внутри отделанное под каюты старинного парусника, старый и строящийся новый Дома офицеров, яхт-клуб… Мне было с чем сравнить, я знал, куда уеду после школы, – и то не скучал в Солнечном, а для тех, кого не ждали другие миры, лучшего места и придумать было невозможно.

Улица капитана третьего ранга Василькова, идущая чуть под уклон к заливу, разделяла Солнечное на два крыла. Правое заполнило всё пространство до извилистой Яхтенной бухты, глубоко врезающейся в берег, левое в наши дни ещё росло: два строительных батальона сдавали по новому дому каждую пару месяцев. Новостройки звали «Выселками», на севастопольский манер.

Если бы кто-то посторонний случайно забрёл в наши края – допустим, это возможно, – Солнечное могло показаться ему мирным посёлком, занятым, к примеру, ловлей рыбы. Или выращиванием кипарисов, разведением котов, или просто размеренной, чуть ленивой приморской жизнью. Но мы, хозяева и старожилы, знали множество тайн.

Мы видели, как несколько раз в год на учениях в бухту заходят огромные корабли, распахивают трюмы и выпускают прямо в воду десантные батальоны. Мы видели, как открываются потайные двери в скалах, оттуда с оглушительным рёвом вылетают катера на воздушной подушке и проносятся вдоль берега, поднимая океанские волны. Из-под земли, как по волшебству, вырастают антенны и локаторы; откуда ни возьмись, налетают эскадрильи самолётов, расчерчивая небо дымными полосами. Отовсюду слышна пальба, по взгорьям и долинам без устали носятся гераклы и аполлоны, давиды и голиафы, наполеоны и багратионы из морской пехоты. Какими глазами смотрели на них девчонки, как мы мечтали оказаться на их месте! На самом деле всё это было, не приснилось… Да.


Рекомендуем почитать
Сын Эреба

Эта история — серия эпизодов из будничной жизни одного непростого шофёра такси. Он соглашается на любой заказ, берёт совершенно символическую плату и не чурается никого из тех, кто садится к нему в машину. Взамен он только слушает их истории, которые, независимо от содержания и собеседника, ему всегда интересны. Зато выбор финала поездки всегда остаётся за самим шофёром. И не удивительно, ведь он не просто безымянный водитель. Он — сын Эреба.


Властители земли

Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.


Вот роза...

Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.


Красный атлас

Рукодельня-эпистолярня. Самоплагиат опять, сорри…


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Дзига

Маленький роман о черном коте.