Редакция «Дурной славы» - [10]

— Я желала бы быть лондонским уличным мальчишкой, — задумчиво произнесла молодая девушка. — А вы не мечтаете о приключениях, Франк?

Франк Доутон многозначительно улыбнулся ей, и девушка зарделась румянцем.

— Нет, Дорис, я не мечтаю об этом, — ответил он.

Девушка рассмеялась и повела своими прекрасными плечами.

— Вы слишком откровенны и доверчивы для молодого журналиста, — сказала она, обращаясь к Франку. — Я готова сказать еще больше: вы слишком неискушенны и неопытны. Вам следовало бы быть более скрытным и более дипломатичным… Берите пример с нашего общего приятеля, графа Полтаво.

Услышав это имя, Франк нахмурился.

— Надеюсь, сегодня он не придет к нам? — спросил он, неприятно пораженный.

Дорис улыбнулась и ответила ему кивком головы.

— Право, не понимаю, что вы в нем нашли, — продолжал Франк, и в голосе его зазвучал упрек. — Я готов поспорить с вами, что этот парень — продувная штучка. Он очень ловок и увертлив, но я убежден в том, что он нехороший человек. Леди Динсмор, — обратился он к пожилой даме, — неужели и вам он также симпатичен?

— Лучше не спрашивайте об этом тетю Патрицию, — перебила его девушка. — Она полагает, что граф Полтаво — самый любезный и изысканный человек во всем Лондоне… Не отпирайся, тетя.

— Я и не собираюсь отпираться, потому что все это соответствует действительности. Граф Полтаво… — леди Динсмор замолчала, занявшись разглядыванием зрителей в лорнет. Напротив в ложе она увидела мерцание жемчужно-серого платья и женскую ручку в белой перчатке. Ложа была погружена во мрак, и она не смогла разглядеть, кто именно сидел против нее. — Граф Полтаво единственный интересный мужчина в Лондоне. Он — гений. — И она опустила лорнет. — Я всегда рада случаю побеседовать с ним. Он забавно рассказывает анекдоты, цитирует старика Талейрана и Лукулла, и при этом он так проницателен, так быстро определяет людей. Кажется, что для каждого человека у него имеется отдельная дощечка, на которую он наносит его особенности. И суждения его всегда в полном порядке, словно склянки со снадобьями в аптеке.

Дорис задумчиво кивнула головой.

— Я была бы не прочь однажды откупорить одну из этих склянок. Возможно, когда-нибудь я это и сделаю.

— Берегитесь, — насмешливо заметил Франк. — Я предполагаю, что каждая из этих склянок украшена тремя крестами и надписью «Яд».

Франк испытывал недовольство. За последнее время отношение к нему Дорис резко изменилось. Ранее она была его подругой, доверявшейся ему во всем, теперь он был свидетелем того, как она превратилась в чужого для него человека, едва ли не испытывавшего страх перед ним. Она посмеивалась над ним, подшучивала и, казалось, испытывала дьявольское удовлетворение от того, что ей удалось задеть его. Она смеялась над его откровенностью, искренностью и доверчивостью. Больнее всего задевали ее насмешки, когда он пытался в какой-нибудь форме выразить ей свое внимание. И как охотно признался бы он ей в охватившей его страсти.

Порой он погружался в мрачные мысли. Он думал об этом вкрадчивом графе, льстеце и притворщике, неожиданно оказавшимся его соперником, ослеплявшим окружающих изяществом своих манер и суждениями об искусстве и литературе.

Разве мог он, ничем не примечательный британец, рассчитывать на успех рядом с великолепным иностранцем? Оставалось только мечтать о том, что в одно прекрасное мгновение откроется подлинная, преступная сущность этого человека. Он хотел услышать мнение об иностранце опекуна Дорис.

— Мистер Фаррингтон, — обратился он к нему, — какого вы мнения… — но Франк неожиданно оборвал свою речь и вскочил оказать помощь собеседнику.

Фаррингтон поднялся со своего стула и покачнулся, словно испытал большую боль. Он побледнел, и на лице его выразилась мука.

— Дорис, — спросил он, — когда ты рассталась с леди Констанцией?

Девушка изумленно взглянула на него.

— Я сегодня не видела ее, она вчера поехала в Грет-Бредли, не так ли, тетя?

— Да, и, по-моему, это было весьма странно и не совсем вежливо по отношению к нам, — обиженно сказала тетка. — Она оставила своих гостей на произвол судьбы и в тумане умчалась на своей машине. Порой мне кажется, что леди Констанция слишком экстравагантна.

— Я был бы не прочь быть того же мнения, — мрачно заметил Фаррингтон. Затем он обратился к Доутону: — Попрошу вас уделить внимание Дорис, я совсем забыл о том, что условился кое-кого повидать.

И поманив Франка чуть заметным движением руки, он покинул вместе с ним ложу.

— Вам удалось что-либо обнаружить? — спросил Фаррингтон, оставшись наедине с журналистом.

— В каком отношении? — спросил невинно Франк.

На губах Фаррингтона заиграла ироническая улыбка.

— Пожалуй, вы недостаточно наблюдательны для молодого человека, занявшегося столь важными изысканиями.

— Ах, вы говорите о деле Толлингтона! Нет, до сих пор мне не удалось что-либо выяснить, и я полагаю, что не в моих возможностях разыгрывать из себя сыщика и выслеживать людей. Я могу писать неплохие новеллы, но не гожусь для роли сыщика. С вашей стороны очень любезно, что вы поручили мне…

— Не говорите глупостей, — перебил его Фаррингтон. — Это не любезность, я действовал в своих собственных интересах. Где-то в стране находится наследник миллионов Толлингтона. Я являюсь одним из кураторов по этому наследству и заинтересован в том, чтобы поскорее избавиться от возложенной на меня ответственности и разыскать наследника. Вы знаете, что я выплачу тому, кто доставит мне наследника, несколько тысяч фунтов. — Он взглянул на часы. — Но я хочу переговорить с вами о следующем: речь идет о Дорис.