Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - [80]
Сейчас мое представление о правосудии становится все более и более двойственным. Потому что правосудие исходит от власти, а власть становится все более и более сомнительной. Поскольку люди, которые управляют нами, являются все менее чистыми. Например, развращенный депутат, укравший у государства миллионы франков, на пять лет лишается права быть избранным. Через пять лет он может быть избран снова, и ничто ему не мешает стать министром. Где же правосудие, справедливость по сравнению с мелким преступником, который никогда не сможет быть даже простым почтальоном из-за своей судимости?
Эпилог
Отмена смертной казни
Что же касается моего нынешнего мнения о смертной казни, прежде всего надо сказать, что сейчас я смотрю на все с расстояния в сорок лет. И с течением времени и эволюцией идей мои чувства относительно смертной казни также изменились.
Отмена смертной казни во Франции в 1981 году подала повод к такой же борьбе мнений, какая возникла, когда в 1787 Людовик XVI — подталкиваемый, нужно сказать, такими защитниками новых идей, как Малерб и Беккария, отменил пытки. Во все времена людям трудно отменять вековые обычаи. Некоторые обычаи, живые и в наше время, существуют уже более тысячи лет, как обычай завязывать глаза осужденным, которые будут расстреляны. Но менталитет меняется. Я, бывший экзекутором, в 1957 году был сторонником смертной казни за всякое гнусное преступление (убийство с целью ограбления, корыстное преступление). А потом со временем моя позиция стала более тонкой. В 1981 году мое мнение но данному вопросу состояло в том, что смертную казнь необходимо сохранить за гнусные преступления, совершенные по отношению к старикам и детям. Сейчас, в 2002 году, я наконец встал в ряды тех, кто против смертной казни. Представления изменились, нравы смягчаются. Я следую за этим движением. Смертную казнь невозможно вернуть, даже если народ требует этого, нельзя возвращаться к таким вещам. Невозможно вернуться назад.
Но для опасных преступников и рецидивистов нужно бы наказание, которое действительно ее заменит, которое окажется равнозначным для семей жертв. Я думаю, что для удовлетворения семей жертв нужно было бы реальное наказание на срок тридцать пять лет, без каких-либо поблажек.
Те, кто разрушил жизнь семьи, должны почувствовать, что и их жизнь разрушена. Общество, и особенно семьи жертв, были бы уверены, что осужденный не сможет больше вредить на протяжении долгих лет. Но тут мы в некотором роде возвращаемся к пытке, и мне жаль охрану. Так что мы приходим на некоторый новый этап, на распутье: что делать перед лицом крупного преступника? Я задаю себе вопрос: какое равновесие можно найти в наказании за отвратительные преступления? Что нужно делать в подобном случае? Общество несет ответственность и должно быстро защитить слабых прежде, чем доискиваться до причин. А значит, наказание в виде долгого срока, без помилования и досрочного освобождения. Разумеется, никакого пожизненного, это невозможно, надо, чтобы у человека была хотя бы маленькая надежда однажды выйти оттуда. Долгое наказание с адекватным надзором за осужденными. Но для этого придется реформировать всю судебную и пенитенциарную систему. Заново все налаживать.
Тем, кто требует восстановления смертной казни, я бы хотел адресовать одно интересное замечание, касающееся ситуации, с которой я столкнулся. Это слова господина Вив, дяди двух маленьких девочек, зарезанных в Алжире преступником, которого приговорили к смерти и гильотинировали. Три года спустя после казни он сказал мне, что все еще думает о своих племянницах, но в некотором роде сожалеет, что убийца был гильотинирован, потому что больше не было виновного, чтобы излить на него боль и горечь. Я сделал вывод, что если бы убийца получил тридцать пять лет без права на сокращение срока, родители этих маленьких жертв лучше бы удовлетворили жажду мести и свои скорбные чувства.
Образ палача
В газетах нам всегда рисовали образ безжалостного экзекутора. Говорили, что экзекуторы были не то кучерами, не то мясниками, а то и рыночными разносчиками. Что они могли, строго говоря, любить только народную музыку. В журналах, в фильмах экзекутора — впрочем, они называют его палачом — рисуют с таким лицом! С лицом чудовища: огромные усы, глубоко посаженные глаза и все такое. СМИ создали чудовище, нечувствительное ко всему живому.
И тут же люди строят на этом свои представления. Журналисты и кинематографисты создают максимально карикатурное изображение; публикой это оплачивается лучше. Но на самом деле это не так! В нашей бригаде Жорж был красивым парнем, метр восемьдесят пять. В Алжире V него были все девушки, каких он мог пожелать. И не один раз люди, с которыми я знакомился, были удивлены, не желали верить в то, что я занимал такую должность. Они представляли себе экзекутора в другом обличье, как в журналах или в фильмах. Реальность была совершенно другой. Я очень чувствителен, я обожаю классическую музыку, бельканто и особенно звук рога. Эта музыка вызывает у меня приятный озноб. Так как же можно быть чувствительным человеком и занимать такую должность? Человеческое существо чрезвычайно сложно.
