Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - [60]
Да, после Мира смелых были совершены десятки преступлений, в том числе похищений людей. Но государство больше не выполняло своей роли. Де Голль до этого говорил о «Франции от Дюнкерка до Таманрассета»: просто приманка! Просто для того, чтобы его выбрали президентом. Как дураки, все алжирские французы — и я первым — проголосовали за него, привели его к власти, поверив его слову. В реальности в начале 1960-х годов французская армия практически истребила ФНАО. Да, с военной точки зрения алжирскую войну ФНАО проиграло. Остались только мальчишки, которые бросали гранаты, не выдернув чеку. Думаю, что большинство арабов желали иметь французский статус, но с политической точки зрения Франция де Голля не хотела сохранить Алжир.
В этот момент и начался разлад и смута во французской армии. Покушения ОАС, затем «харки» (военнослужашие вспомогательных войск), которых резали, а Франция позволяла этому продолжаться. Это была тотальная смута. Французские коммунисты были за независимость, агентишки де Голля задерживали французов, которые были за французский Алжир, и замучивали их до смерти. Помню одного мясника из квартала Лаперлье. У него была лаборатория на улице Амандье. Он был французом испанского происхождения — его звали Маскаро, — любившим Францию и обладавшим гражданским сознанием, которого нет у многих Дюранов Дюпонов.[50] Этот бедолага был схвачен французскими барбузами, которые его пытали, чтобы узнать, где он прятал оружие. Они его отпустили через много дней, но в каком состоянии! Он был неузнаваем! Доносчицей была наверняка одна женщина из Компании республиканской безопасности, которая была покупательницей в мясной лавке. Должно быть, она вела двойную игру. Через несколько дней она была убита ОАС двумя пулями в голову. И за это время ФНАО, ободренное словами де Голля, нанесло четыреста ударов и оставалось безнаказанным. В Алжире французы ставили пластинки, подключали громкоговорители: «Мы, африканцы…»[51] и так далее. Громкоговорители приказывали разрушать сотрудникам национальной безопасности. Также и с теми, кто на своем доме водружал французский триколор: сотрудникам национальной безопасности приказывали его снять. И ФНАО прямо днем маршировало по улицам Алжира, французские коммунисты подталкивали арабов к борьбе за независимость. Ничего удивительного в том, что арабы почувствовали себя покинутыми и отдали девяносто девять процентов голосов за независимость!
«Харки», мои алжирские братья
Самым страшным было то, что Франция оставила на растерзание тысячи «харки» и их семьи, тех «харки», которые верно служили ей. Они были покинуты. Больше ста пятидесяти тысяч «харки» были ликвидированы при ужасающих обстоятельствах. Какие страдания! И из-за этого болезненного факта мне стыдно за то, что я француз. «Харки», мои алжирские братья, ваши деды умерли за Францию в 1914–1918. Ваши родители умерли за Францию в 1939–1945. А вы, верившие во Францию, были трусливо покинуты. Ваши семьи были истреблены. Обезоруженные, до смерти замученные ФНАО, вы гибли десятками тысяч. Какую горечь испытываю я, думая о вас…
Один из друзей моего отца написал поэму памяти принесенных в жертву «харки». Я помню ее конец. Она оканчивалась такими словами:
О мертвые, если бы вы потребовали смены, вы бы увидели, как дрожат поднимающиеся руки, и вы бы прочли на бледнеющих лбах страх, ужасный страх заменить вас.
Видя такой поворот событий, в начале шестидесятых годов помощники Баро и Сельс испугались и уехали во Францию. Что же касается моего отца, то он вместе с Воссена захотел остаться.
Арест и бегство моего отца
Алжир, 27 ноября 1962
В нижнем конце улицы фургон. И полицейский с пулеметом перед ним. Это было здание между двух улиц. В верхнем конце улицы стоял грузовик, загораживающий проход; и потом другой полицейский внизу, и еще два перед дверью, так рассказала мне мать. Они вошли, они рылись, обыскивали… пам, пам, пам… даже в погребе, в стене. В стене у нас было что-то вроде погреба. Так вот, они пришли даже в погреб посмотреть, не было ли там чего кроме бутылок!.. Все вещи, которые мне остались от моего отца, документы, архивы Берже, Роша, все это было там, в плетеном кресле, с накинутым сверху габардином. Так вот, они их не заметили. Не нашли. Да, парни из ФНАО двадцать пять раз прошли мимо, не прикоснувшись. Они рылись везде, но им не пришло в голову поднять габардин!
Потом моя мать доверила это старому приятелю, который спрятал их на бойне, на улице Полиньяк, рядом с Хуссейн-Дей. Да, наши архивы припрятал под крышей алжирской бойни наш друг мясник. Потом, позднее, он сложил это в ящик и отправил мне на Таити. А потом с Таити я привез это во Францию. Только так я сейчас могу узнавать, находить даты. Если бы не эти документы, по памяти я бы все напутал. Но там у меня есть список осужденных. Такой-то парень, смотрю я, а! помню его: это такой-то, такой-то, такой-то… И также по поводу бригады, например: «последняя казнь Андре», «последняя казнь Жюстена»…
Все записано. Так я точно знаю дату назначения экзекуторов, первых помощников и так далее. Я знаю, сколько раз отец был там или тут. Отец датировал и отмечал все казни. Вот так.
Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.
Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.