Речи - [17]
(125) Имущество Секста Росция купил Хрисогон. Рассмотрим сперва следующее: на каком основании продано имущество этого человека, вернее, как оно могло поступить в продажу? Спрашиваю об этом, судьи, не для того, чтобы сказать, что продажа имущества ни в чем не повинного человека возмутительна[88]; ибо, даже если об этом можно будет слушать и открыто говорить, то именно Секст Росций едва ли был столь значительным лицом среди наших граждан, чтобы мы должны были печалиться прежде всего о нем; но я спрашиваю вот о чем: как могло на основании того самого закона о проскрипциях — Валериева или Корнелиева (точно не знаю) — так вот, как могло на основании этого самого закона имущество Секста Росция поступить в продажу? (126) Ведь там, говорят, написано следующее: «Должно быть продано имущество тех, чьи имена внесены в проскрипционные списки (среди них Секста Росция нет), или тех, кто был убит, принадлежа к лагерю противников». Пока существовали какие-то лагери, Секст Росций принадлежал к лагерю Суллы; когда мы перестали сражаться, он среди полного мира, возвращаясь с обеда, был убит в Риме. Если он был убит по закону, то я готов признать, что имущество его тоже было продано с торгов законно; но если установлено, что он был убит в нарушение, уже не говорю — древних[89], но даже и новых законов, то по какому же праву, каким образом, в силу какого закона было продано его имущество? Вот о чем я спрашиваю.
(XLIV, 127) Ты хочешь знать, Эруций, кого я имею в виду. Не того, кого ты хотел бы и о ком ты думаешь; ибо Суллу оправдало на вечные времена и мое заявление, сделанное мной с самого начала, и его собственная исключительная доблесть. Я утверждаю, что все это совершил Хрисогон: он дал ложные сведения; выдумал, что Секст Росций был злонамеренным гражданином; заявил, что он был убит, находясь среди противников; не позволил посланцам америйцев рассказать обо всем Луцию Сулле. Наконец, я подозреваю также, что это имущество вообще не было продано с торгов; в дальнейшем, с вашего позволения, судьи, я докажу и это. (128) Ибо по закону крайним сроком для проскрипций и продажи имущества, бесспорно, были июньские календы; между тем Секст Росций был убит, имущество его, как говорят, поступило в продажу только через несколько месяцев после июньских календ. Во всяком случае, это имущество либо не было внесено в официальные книги, и этот мошенник издевается над нами более ловко, чем мы думаем, либо если оно и было внесено, то в книгах каким-то образом совершен подлог; так как именно это имущество, как установлено, законным образом поступить в продажу не могло. Я понимаю, судьи, что рассматриваю этот вопрос преждевременно и, можно сказать, уклоняюсь в сторону, раз я вместо того, чтобы спасать голову Секста Росция, лечу заусеницу[90]. Ведь он не о деньгах тревожится и не об интересах своих заботится; он думает, что легче перенесет свою бедность, если его освободят от этого возмутительного подозрения и вымышленного обвинения. (129) Но я прошу вас, судьи: слушая то немногое, что мне еще остается сказать, считайте, что говорю я отчасти от своего имени, отчасти в защиту Секста Росция. Что мне самому кажется возмутительным и нестерпимым и что, по моему мнению, касается всех нас, если мы не примем мер, — об этом я говорю от своего имени с душевной скорбью и болью; а о том, что имеет отношение к жизни и к делу Секста Росция и что он хотел бы услыхать в свою защиту, об этом вы, судьи, вскоре услышите в заключительной части моей речи.
(XLV, 130) Я по своему почину, оставив в стороне дело Секста Росция, спрашиваю Хрисогона: во-первых, почему имущество честнейшего гражданина было продано с торгов? Затем, почему имущество человека, который не был внесен в проскрипционные списки и не пал, находясь среди противников, было продано с торгов, хотя закон был направлен только против вышеупомянутых лиц; затем, почему оно было продано много позже срока, установленного законом? Наконец, почему оно было продано за такую малую цену? Если Хрисогон, по примеру негодных и бесчестных вольноотпущенников, захочет свалить все это на своего патрона, то это не удастся ему; ибо всем известно, что, так как Луций Сулла был занят важнейшими делами, многие совершили много проступков — частью против его желания, частью без его ведома. (131) Итак, значит, можно согласиться с тем, что некоторые дела могли ускользнуть от его внимания? Согласиться нельзя, судьи, но это было неизбежно. И в самом деле, если Юпитер Всеблагой Величайший, одним мановением руки и волей своей управляющий небом, сушей и морями, не раз наносил вред людям, разрушал города, уничтожал посевы то ветрами необычайной силы, то страшными бурями, то чрезмерной жарой, то невыносимым холодом, причем все эти гибельные явления мы приписываем не божественному промыслу, а великим силам природы, и наоборот, если блага, какими мы пользуемся, — дневной свет, которым мы живем, воздух, которым мы дышим, — мы рассматриваем как дар и милость Юпитера, то можем ли мы удивляться, судьи, что Луций Сулла, один стоявший во главе государства, управлявший всем миром и укреплявший посредством законов величие империи
