Ребро жестокости - [56]

Теперь выясняется, что после срыва общественного мероприятия «Железной колонны» в Игуале, активисты из каравана были задержаны по личному распоряжению мэра этого города. Но вместо предъявления обвинений, и это самая жуткая с точки зрения законности подробность, он просто избавился от них руками бандитов Блонди. Они незаметно конвоировали караван из самого Акапулько. Значит, мэр Игуалы умышленно координировал с преступниками массовое убийство. Из камер предварительного заключения городской управы, студентов вывезли под конвоем федеральной армии на некую отдалённую ферму, где их передали людям Блонди. Там картель импровизированно разбил свой собственный миниатюрный Дахау. Всех без исключения студентов, арестованных полицией Игуалы, расстреляли, сбросили в ров, сожгли и закопали. Только отряды народной самообороны позже смогли оказать поддержку родственникам жертв в поиске и идентификации ДНК останков. Государственные органы пустили это дело на самотёк, умыли руки. Захваченные студентами автобусы вернули законным владельцам. Говорят, картель Блонди отправил в багажном отделении одного из тех автобусов груз кокаина, что ж, вполне вероятно, их подход к таким делам известен. Но кто знает, какая идиотская логика руководила мэром того города. Наверняка, он хотел продемонстрировать таким образом свою власть жителям региона. Может быть, он думал, что президент будет ему благодарен за то, что избавил его от головной боли. Как бы то ни было он окончательно подорвал авторитет действующей власти в глазах всего народа. «Студентов убило государство» – эту мантру сейчас твердят не только по всей стране, но и во всём мире. Общественность в ужасе от наглядного свидетельства сращивания организованной преступности с демократическим государством. Теперь резиденцию на холме Чапультепек в народе называют не иначе как Дворцом коррупции», а Палату депутатов – «пристанищем жуликов и воров».

Четырнадцатая глава. ПЛЕН МОНТЕСУМЫ

«Son vinto eterni dei! Tutto in un giorno lo splendor de' miei fasti,

e l'alta gloriadel valor messican cade svenata»

«Motezuma», opera di Antonio Vivaldi, testo di Girolamo Giusti[22]

Кольцо сжималось всё теснее изо дня в день теперь уже вокруг него, как некогда вокруг семьи Фуэрте. Пока «Новое поколение» и «Омегас» вешали трупы его людей на мостах Халиско и Монтеррея, солдаты федеральной армии уничтожали их шквальным огнём во время облав в притонах. Охотники всех мастей обложили его стаю флажками, и он мчался к неизбежной западне, подобно раненому вожаку, всякий раз бросаясь в сторону лишь затем, чтобы наткнуться на очередную непреодолимую преграду. Стальные пальцы правосудия тянулись к его глотке, пока он спешил провернуть по несколько сделок в день во всех уголках земного шара. Он скупал дома и квартиры в десятках государств, заранее зная, что ему в них уже не скрыться. За каждым столом, за которым он ел и пил в глаза ему улыбался очередной предатель. И всякий раз удавалось уходить, словно ангелы-хранители куда-то и зачем-то вели его, до поры до времени. В последний раз его голову хотели преподнести на завтрак Хиллари Клинтон, заседавшей через улицу от него, в лучшей гостинице Кабо Сан-Лукаса с министрами иностранных дел стран Большой двадцатки. Он ускользнул прямо из–под её носа через ливневые стоки, которые вели в душевую кабину одного из соседних особняков. Когда ей прислали фотографию подземного хода на смартфон, она лишь выдала своё фирменное «Вау!», означавшее всё, что угодно кроме человеколюбивых эмоций. Он уходил на вертолётах, броневиках, амфибиях и один раз даже в подводной лодке. Он проваливался сквозь землю в последнюю минуту, как Фантомас, но знал, что в один прекрасный день они его всё равно настигнут. Он знал, что необходимо было быть готовым принять все меры, чтобы в тот день, когда его накроют, его смогли захватить живым, как Кармело или Живчика. Им нельзя было оставлять поводов разделаться с ним на месте как со средним Бернардосом или Гориллой. В ту скромную двушку на набережной Масатлана, он въехал лишь на одну ночь, не успев толком обжиться. На рассвете его разбудил инстинкт. Очередная любовница, восемнадцатилетняя модель, стояла за дверью, нагая, закрываясь простынёй и дрожа от страха. Входную дверь методично выпиливали. Нырнув под кровать, он, как был, в одних трусах вылез с автоматом Калашникова и занял позицию для оборонительной стрельбы, прижавшись спиной к холодной стене. Подземных ходов и пожарных лестниц с четвёртого этажа в этой квартире предусмотрено не было. Красные лучики лазерных прицелов из прихожей прочертили предрассветные сумерки и остановились на груди, у сердца, на лице. Род оружия указывал на морскую пехоту. Монтесума бросил автомат и поднял руки.

И вот он сидит, один среди четырёх стен, закрытый в каменном мешке. Волны ненависти не проникают сквозь толщу бетона, но он знает, что солдаты «Омегас» развешивают на площадях поздравительные транспаранты от имени своего нового вождя «Сорок пятого» и устраивают праздничные вечеринки, пока «Новое поколение» подсчитывает рост выручки за следующий год и выслеживает приближённых поверженного Монтесумы, чтобы заложить их в жандармерию, или пустить их под пресс жуткого передела самим. Организация будет продолжать работать без своего лидера лишь до тех пор, пока все безоговорочно принимают власть Апреля, пока чьим-то интересам не станет вдруг тесно в общем деле. Стены обступают его и словно бы сдвигаются, нет ничего хуже в этой жизни, чем удушливый воздух неволи. Стол, каменный табурет, стальной унитаз с раковиной для рук вделанной сверху. По чёрно-белому телевизору на подставке идёт нескончаемая проповедь, пока научно-популярная программа не сменяет, наконец, трансляцию католической мессы. Призраки убитых снова придут ночью, обступят шконку, забормочут свои привычные проклятия, заплачут и завоют, лишая сна. Охрана за решёткой до поры до времени притворяется неподкупной. Заключённых коллег не видно и не слышно, но он знает, что они здесь – уже двадцать лет в этой тюрьме таится «Крёстный» Фуэрте; в её разных концах меряют свои узкие камеры мелкими шажками старший Бернардос и Блонди. Время расставило всё по местам, и закон здесь временно одерживает верх в очередном раунде этой жестокой игры. Взлёты и падения сопровождаются вспышками фотокамер и похоронными фанфарами, выживание гарантировано не всякому. Но больше всего изменяется после ареста ход времени. Дни, месяцы и годы войны, бизнеса, успехов, денег, удовольствий пролетают на скорости рвущего атмосферу метеорита, так что не всегда успеваешь притормозить и толком разобраться во всём, что происходит. Но с первого же шага за решётку, время переключается на ручной режим асфальтоукладочного катка. Минуты больше не кончаются, а мысли, надежды и планы расширяют дни существования до размеров целой Вселенной, где никогда не дают покоя вечные вопросы. Стража заносит поднос. Субботнее меню: ацтекский суп с кориандром и чили, говяжье филе, кофе, на десерт киви. Под салфеткой с разложенными на ней приборами сложенный вчетверо тетрадный лист. Значит, всё-таки есть тюремная почта, вот она, в действии. Он разворачивает листок и сразу узнаёт почерк Блонди. Это воззвание к правительству с объявлением голодовки, сопровождённое чуть ли не сотней подписей, набегающих со всех сторон бумажного листа и клеящихся друг к другу. Конечно, здесь есть подпись Бернардоса и даже подпись «Сорокового», бывшего главаря «Омегас». Но удивительнее всего было наличие подписи Крёстного: где бы его там ни держали столько лет, но он в курсе тюремных дел и даже в них участвует. Жалобы и требования заключённых. Переполненные камеры, антисанитария, протухшая пища, нарушение прав человека. Да разве ж ты, человек, Крёстный, какие ещё права? Ты, который выреза́л семьи, сбрасывал невинных ангелочков в пропасть, из-за параноидальных недочётов в своей нежной лелеемой бухгалтерии. Ты и твои шакалы, возомнившие себя хозяевами чужой жизни и смерти. Или ты, Сороковой? Больной на всю голову социопат с манией величия. Человек характеризуется в первую очередь тем, что делит свою жизнь с другими людьми, какими бы они ни были. Подписать? Надо запомнить этого охранника в лицо. Раз носит записки, значит, можно столковаться и о чём-то ещё. Если повезёт. Любая мелкая просьба здесь обходится в тысячи и десятки тысяч долларов, от лишнего рулона туалетной бумаги или куска мыла до каждой дополнительной минуты телефонного звонка на волю. И пока кто-то в твиттере рассылает от лица могущественного Монтесумы угрозы Дональду Трампу и халифу Исламского государства, сам он не может столковаться с каким-то явно недоедающим охранником, а окружной судья, внезапно осмелев, отклоняет одно прошение о процедуре ампаро, за другим, отказывает подсудимому в неприкосновенности и невыдаче, зная, что гринго готовят для Монтесумы электрический стул.