Ребро жестокости - [57]

Пятнадцатая глава. СОБОРОВАНИЕ В ТИХУАНЕ

На самом деле, даже экстрадированные преступники иногда всё-таки возвращаются на родину. Примером тому может служить Лысый Панчо, который отбыл свой срок в Соединённых Штатах и сразу после освобождения был депортирован в Тихуану. У него и в мыслях не было нарушать все свои клятвенные заверения органам, и он твёрдо завязал с наркобизнесом. Ведь, в конце концов, ему уже шестьдесят пять лет, и даже по мексиканскому трудовому законодательству он достиг пенсионного возраста. Самое время отойти от дел и посвятить себя семье.

В то утро он вышел с внуками к побережью, туда, где на пляже мэрия установила новенькую игровую площадку с безопасным покрытием. Любящий дед, он мог часами смотреть, как играют детки. Так некоторые могут подолгу наблюдать течение вешних вод разлившейся реки или языки пламени в камине, истово и размеренно пожирающие древесину. Прогулки с внуками по улицам Тихуаны приносили ему неведомую до тех пор, глубокую радость. Они были его волнами вешних вод, его задорными огоньками. Он понимал теперь гораздо отчётливее, чем прежде, какое страшное преступление они совершили много лет назад, натравив Альманегру на семью Пиньи, заказав его жену и детей. Они преступили в тот раз не просто черту закона людского и не просто нормы общественной морали. Ему казалось теперь, что их преступление было совершено скорее против естественного хода всех вещей, против космоса, чем против одной лишь человечности. Они безвозвратно загубили свои души.

Дети резвились, бегая среди разноцветных горок вереницей за аниматорами, наряженными в яркие клоунские костюмы. Вот хорошие ребята, думал дед Панчо, придумывают себе забавы, развлекают детишек, слышат их весёлый смех, хоть и платит мэрия им сущие гроши, наверное. Раньше, кстати, он видел клоунов только на платных площадках или на торжествах. На них были пёстрые рубашки с кружевными манишками, цветные шаровары, рыжие парики, уморительные шляпы, красные носы. Вот один из них, отделяется от детской кучи малы, идёт в его сторону, нарисованный рот улыбается до ушей, а глаза добрые, но с хитринкой. Панчо улыбается аниматору в ответ, здоровается кивком и не сразу понимает, почему в руках у него автоматический пистолет с глушителем, и почему тот передаёт ему вполголоса привет от мёртвых детей Пиньи. Только, когда он слышит сзади, за скамейкой резкий визг тормозов подъехавшей машины, Панчо вскакивает и встречает пули грудью, выстрелы опрокидывают его, и он видит с земли, как клоун запрыгивает в распахнутую дверь чёрного джипа, уносится прочь.

Спустя минуту Панчо, лёжа на асфальте, видит нервную озабоченность прохожих ног, некоторые спешат прочь, другие останавливаются, достают мобильные телефоны. Какая-то женщина звонит в скорую, остальные молча снимают сцену преступления на видео. К Панчо быстро приближается человек в чёрной сутане, присаживается на одно колено, склоняется над ним, приподнимает его голову и осторожно смачивает минералкой его пересохшие губы.

– Отец, отец, Вы мне нужны были, вас послал мне Бог, скажите, ведь у вас есть виатик? – слова даются Панчо с трудом. – Только скажите, что есть, умоляю Вас, ведь, кажется, уходит моё время на этой земле.

– Успокойся, сын мой, я слушаю тебя. Доверься Господу, он отпустит тебе время для исповеди.

Молодой священник открывает свой чемоданчик, Панчо вздыхает с облегчением, он видит аккуратно разложенные по специальным секциям просвиры, бутылочку с елеем. Священник складывает ладони в молитве:

– Мир Господа да пребудет с тобой.

– Аминь, – говорит Панчо, морщась от боли.

Молодой священник окропляет высокий лоб Лысого Панчо святой водой.

– Пусть оживёт в тебе, сын мой, благодаря этой святой воде воспоминание о таинстве крещения Господня и о распятом за нас и наши грехи Спасителе.

Из глаз Лысого Панчо катятся крупные слёзы, слёзы раскаяния, он ищет руку молодого священника своей рукой.

– Меня зовут Панчо Фуэрте. Я убивал людей, отец. Убивал сам и заказывал убийства мужчин, женщин и детей, – наконец, выговаривает он.

– Что ты сказал?! – вскрикивает отшатнувшийся от него в ужасе священник. – Твоё имя Панчо Фуэрте? Так это ты, несчастный, оставил меня круглым сиротой и пустил по миру, когда мне не было ещё и пяти лет!

– Простите меня великодушно, отец мой, ибо не ведал я, что творим мы, – лихорадочно шепчет Панчо, но священник уже не слушает его, погрузившись в мрачное раздумье. Кажется, он колеблется между чувством долга и обуревающими его эмоциями.

– Вот что, Панчо Фуэрте, я не могу дать тебе отпущения твоих грехов, – наконец, говорит он. – И простить тоже не могу. Бог простит.

Он захлопывает свой чемоданчик и поспешно уходит, сливаясь с фланирующей воскресной толпой, скрывается из вида за углом. В это время раздаётся пронзительная сирена кареты скорой помощи. Женщина, вызвавшая врачей, выходит из обступившей Панчо толпы и наклоняется над ним. В его воспалённом сознании черты её смуглого лица принимают образ святейшей Марии Гваделупской. Он просит её позвать священника, другого священника, потом он умоляет её саму дать ему прощение. Врачи пробиваются сквозь толпу зевак, но у них не останется времени на оказание первой помощи. Они смогут только констатировать смерть жертвы нападения от летального повреждения внутренних органов.