Ребекка с фермы Солнечный Ручей - [46]

Мистер Берч учтиво поклонился, принял приглашение «с тем же чувством, с каким оно было сделано», и попросил брата Милликена начать молитву.

Если бы Ухо Предвечного можно было когда-либо утомить, оно давно перестало бы внимать дьякону Милликену, который вот уже сорок лет нес к Престолу Господа одну и ту же молитву с очень небольшими вариациями. Его сменила миссис Перкинс. У нее было несколько просьб к Богу, вполне искренних, разумеется, но несколько шаблонных, составленных из искусно соединенных вместе библейских текстов. Ребекка удивлялась, почему миссис Перкинс неизменно кончает, в самое мирное время, формулой: «Пребудь с нами. Господь Битв, когда мы идем вперед, как христианское воинство идет в бой». Но в этот день все казалось ей естественным; она была в набожном расположении духа, и многое из того, что сказал мистер Берч, необычно тронуло ее. Когда она подняла голову, священник взглянул прямо на нее и сказал:

— Пусть наша юная сестра завершит службу молитвой.

Кровь, казалось, застыла в жилах Ребекки, а сердце почти перестало биться. В тишине можно было отчетливо слышать взволнованное дыхание миссис Кобб. Ничего необычного в просьбе мистера Берча не было: во время своих путешествий по сельским приходам он постоянно встречал молодых «верующих со стажем», которые стали членами церкви в возрасте девяти или десяти лет. Ребекке было тринадцать; она играла на мелодионе, вела хор, передала, с видом большой житейской мудрости, приглашение своих теток — и священник, заключив, что, должно быть, видит перед собой юную опору церкви, воззвал к ней с величайшим простодушием.

Положение Ребекки было отчаянным. Как может она отказаться? Как объяснить, что она не «принадлежит»? Как станет она молиться перед всеми этими пожилыми женщинами? Едва ли Джон Роджерс[26] страдал на костре больше, чем бедная девочка в тот момент, когда она поднялась на ноги, забыв, что дамы молятся сидя, в то время как священники стоят во время молитвы. Что могла она сказать? Ум ее был в этот момент нагромождением картин, которые развернул в своей беседе преподобный мистер Берч. Ей, разумеется, был знаком общепринятый в подобных случаях язык. Какому ребенку Новой Англии, привычному к вечерним молитвенным собраниям по средам, он не знаком? Но ее внутренние молитвы были совсем иными. И все же она начала, медленно и с трепетом:

— Отче наш, сущий на Небесах… Ты Бог в Сирии так же, как и в штате Мэн… Там сегодня голубые небеса, и золотые звезды, и палящее солнце… большие деревья покачиваются в теплом воздухе, в то время как здесь снег лежит под ногами толстым слоем… но никакое расстояние — не препятствие для Бога… и потому Он с нами здесь, как Он с ними там… и наши молитвы поднимаются к Нему, «как стаи голубей, что дом завидели родной»… Мы не можем все стать миссионерами и учить людей быть хорошими… некоторые из нас сами еще не научились быть хорошими… но да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе… и все должны стараться, и все должны помогать… и тот, кто старый и усталый, и тот, кто молодой и сильный… Маленьким детям, о которых мы слышали, тем, что рождены под небом Сирии, поручена необычная и интересная работа во имя Твое. Некоторые из нас тоже хотели бы путешествовать в далеких землях, совершать чудеса храбрости ради язычников и осторожно удалять их идолов из дерева и камня. Но, возможно, мы должны оставаться дома и делать то, что поручено нам… иногда даже то, что нам не нравится… но что должно быть тем утренним жертвоприношением, с которым возносятся ароматы и о котором мы сегодня пели в псалме. Таким путем Бог учит нас кротости и терпению, и мысль о том, что Он желает этого, должна избавить нас от наших страхов и помочь нам нести бремя грядущих лет. Аминь.

Бедный невежественный, эксцентричный ребенок! Ее обращение к Богу было простым набором строк из разных гимнов и молитв, а также образов, которые использовал священник в своей проповеди, но она нашла свой способ употребить их и связать по-новому, так что создавалось любопытное впечатление, что это ее собственные мысли. Слова некоторых людей могут быть записаны со знаком минус — знаком того, что личность говорящего скорее вычитает что-либо из их значения, чем прибавляет к нему; но слова Ребекки всегда несли на себе знак плюс.

Сказав «Аминь», она села, или предположила, что села, на то, что, как она думала, было скамьей, — и это было благом. Через минуту или две, когда комната перестала кружиться перед ее глазами, она подошла к миссис Берч. Та нежно поцеловала ее и сказала:

— Дорогая моя, как я рада, что мы остановимся у вас! Если мы приедем в половине шестого, это не будет поздно? Сейчас три, а нам нужно съездить на станцию за нашим чемоданом и детьми. Мы оставили их там, так как не были уверены, вернемся ли мы или остановимся здесь.

Ребекка ответила, что в половине шестого они садятся ужинать, а затем приняла приглашение миссис Кобб доехать до дома вместе с ней. Лицо девочки пылало, а губы дрожали; это о многом говорило тете Саре, и потому поездка проходила почти в полном молчании. Впрочем, холодный ветер и успокаивающее присутствие тети Сары помогли Ребекке прийти в себя, и в кирпичный дом она вбежала весело. Слишком переполненная новостями, она не стала задерживаться в передней и снимать боты, но предусмотрительно внесла в гостиную плетеный коврик, чтобы, стоя на нем, рассказать все с самого начала и по порядку.