Ребекка с фермы Солнечный Ручей - [31]

— Пожалуй, я пойду. Если я должна получить нагоняй, я хочу получить его поскорее и покончить с этим делом.

— Бедная, несчастная невезучая крошка! — вздохнул дядя Джерри, следя глазами за тоненькой фигуркой, спускающейся с холма. — Я хотел бы, чтобы она все-таки немного обращала внимание на то, что у нее под ногами. Но, клянусь, если бы она была наша, я позволил бы ей собрать краску со всего дома, прежде чем решился бы ее отругать. Вот стихи, которые она оставила. Прочитай их еще раз вслух, мать. Боже! — продолжил он со сдавленным смешком, зажигая свою трубку. — Так и вижу этого мальчишку-редактора, как он удирает в кусты и последний раз хлопает на ветру хвост его рубахи, а Ребекка в это время усаживается поудобнее в его вращающемся кресле! Для меня загадка, что это за работа — редактирование. Но она, Ребекка, разберется. И редактировать будет на славу!

Уверенные в том,

Что воля Бога такова,

Мы счастие найдем.

Боже, мать! Как верно схвачено, прямо Евангелие. Как она до этого додумалась?

— Она не могла додуматься до этого сама в ее годы, — сказала миссис Кобб. — Она, должно быть, просто угадала, что это так. Есть вещи, Джеримайя, которые мы знаем, хоть никто нам о них не говорил.

Ребекка выслушала выговор (которого вполне заслуживала), как солдат. Гневных слов прозвучало множество, и среди прочего мисс Миранда заметила, что такой рассеянный ребенок непременно вырастет слюнявым идиотом. Ребекке не было разрешено пойти на день рождения к Элис Робинсон, и она была обречена на то, чтобы ходить в своем платье, как оно было, со всеми пятнами и потеками, пока окончательно его не износит. (Шесть месяцев спустя тетя Джейн смягчила это наказание, сшив присборенный канифасовый передничек, искусно выкроенный так, чтобы закрыть все пятна.)

Выслушав приговор, Ребекка направилась в свою спальню и, сев там, задумалась. Уж кем она никак не хотела вырасти, так это идиотом любой разновидности, в особенности слюнявым. Она решила наказывать себя всякий раз, когда ей случится вызвать то, что она сочтет справедливым негодованием своей достойной родственницы. Конечно, тетка уже запретила ей пойти на день рождения к Элис Робинсон, но это вряд ли могло рассматриваться как наказание. Ребекка еще раньше в разговоре с Эммой-Джейн сравнивала предстоящую вечеринку с пикником на кладбище, так как более похожего на склеп дома, чем дом Робинсонов, нельзя было и представить. Детей обычно вводили через заднюю дверь и просили стоять на газетах все время визита, так что друзья обычно просили Элис, если можно, «принять» их на крыльце или в сарае. Миссис Робинсон была не только «страшно аккуратная», но и «страшно скупая», так что, по всей вероятности, гостей ожидало угощение, состоящее из стаканов с минеральной водой и мятных леденцов.

После сравнения преимуществ таких способов наказания, как кусочек волосяной ткани в чулке и камешек в туфле, она отвергла их оба. Раздобыть волосяную ткань было невозможно, а камешек, несомненно, привлек бы внимание бдительной тетки и к тому же оказался бы глупым препятствием для деятельности человека, который должен выполнять домашние обязанности и ходить пешком в школу, расположенную за полторы мили от дома.

Ее первая попытка мученичества имела место еще раньше и оказалась не слишком удачной. Тогда она осталась дома и не пошла на концерт воскресной школы — удовольствие, которое по причине незнакомства с более заманчивыми развлечениями очень любила. В результате ее дезертирства выступление двух малышей, надеявшихся на ее подсказку (она знала стихи всех детей лучше, чем они сами), позорно провалилось. Ученики ее класса должны были в этот день читать по очереди вслух трудную главу из Библии; многие из них провели субботний вечер в напряженных трудах: каждый высчитывал, какой стих неизбежно выпадет на его долю с учетом его места на скамье, и упражнялся в чтении именно этого стиха. Они были слишком несообразительны, чтобы догадаться, что отсутствие Ребекки нарушает весь предполагавшийся порядок, и удар обрушился неожиданно и с сокрушительной силой, когда такие слова, как Иевусеи, Аморреи, Гергесеи, Евеи и Ферезеи, пришлось произносить особам, менее всего способным с этим справиться.

Следовательно, чтобы быть надлежащим и справедливым, самонаказание должно, подобно благотворительности, начинаться дома и в отличие от благотворительности там же кончаться.[20] Ребекка, сидевшая у окна, рассеянно оглядела комнату. Она должна от чего-то отказаться, но, по правде говоря, у нее почти ничего нет, только… да, это подойдет — ее любимый розовый зонтик. Спрятать его на чердаке недостаточно, так как в минуту слабости она непременно опять достанет его. Взгляд ее скользнул от зонтика к яблоням за окном, а затем упал на сруб колодца. Это подойдет: она бросит свою величайшую драгоценность в глубины вод. Решение, как всегда, было быстро претворено в жизнь. В темноте она тихонько спустилась по лестнице, выскользнула из дома через парадную дверь, приблизилась к месту жертвоприношения, подняла крышку колодца, с содроганием взглянула в воду и швырнула зонтик вниз что было силы. В решающий момент ей существенно помогла мысль о том, что она очень похожа на языческих матерей, бросающих своих младенцев крокодилам в Ганге.