Ребекка с фермы Солнечный Ручей - [30]

После ужина Ребекка настояла на том, чтобы ей было позволено вымыть и вытереть посуду, пока миссис Кобб трудилась над платьем с энергией, свидетельствовавшей о трудности поставленной задачи. Ребекка то и дело покидала свой пост у раковины и, с тревогой склонившись над тазом, наблюдала за положительными изменениями, а дядя Джерри время от времени подавал советы.

— Ты, должно быть, лежала на мосту, дорогая, — заметила миссис Кобб, — так как краска не только на локтях, кокетке и лифе, но почти сплошь покрывает переднее полотнище юбки.

Так как платье стало выглядеть немного лучше, и настроение Ребекки начало улучшаться. Наконец, оставив платье сохнуть на открытом воздухе, она вошла в гостиную.

— Не дадите ли вы мне листик бумаги? — попросила она. — Я запишу стихи, которые сочинила, пока лежала в краске.

Миссис Кобб села возле своей рабочей корзинки, а дядя Джерри снял с гвоздя холщовый мешок с обрывками сетей и приступил к своему любимому вечернему развлечению — расплетанию узлов.

Вскоре перед Ребеккой лежали написанные ее аккуратным круглым почерком строки, в которые она внесла некоторые исправления, представившиеся необходимыми по зрелом размышлении.

ДВА ЖЕЛАНИЯ

(стихотворение Ребекки Рэндл)

Стояли вместе над рекой

(То было в штате Мэн)

Ребекка — с черною косой,

Со светлой — Эмма-Джейн.

И Эмма-Джейн сказала вдруг:

«О, как хотела б я,

Чтоб тихой, ясною, как пруд,

Была вся жизнь моя».

«Мне водопада шум милей!

Удел пусть будет мой —

Нестись стремительно с высот

Иль бурной бить струёй!»

(Сказала это та из них,

Чьи волосы черны.

Не сестры эти девы,

Заметить мы должны.)

Но ах, увы! Не знаем мы,

Что нам судьба пошлет:

Быть может, бури — Эмме-Джейн,

А мне — наоборот.

Она прочитала стихотворение вслух, и Коббы нашли, что это не только исключительно красивое, но и совершенно необыкновенное произведение.

— Я думаю, что если бы тот писатель, который живет на Конгресс-стрит в Портленде, мог услышать твои стихи, он был бы изумлен, — сказала миссис Кобб. — Если меня спросят, я скажу, что твое стихотворение ничуть не хуже, чем это его «Не говори мне в скорбных числах», и гораздо понятнее.

— Я никогда не мог сообразить, что это за «скорбные числа», — заметил мистер Кобб критически.

— Значит, вы никогда не изучали дроби! — мгновенно догадалась Ребекка. — Послушайте, дядя Джерри и тетя Сара, может быть, вы напишете еще одно четверостишие, заключительное — такое, чтобы в нем были «мысли» — как это обычно бывает у поэтов.

— Если ты можешь выдавливать из себя стихи, просто поворачивая какую-то ручку, ну, тогда я скажу — чем больше, тем лучше; но едва ли тут можно приделать конец красивее этого, — заметил мистер Кобб.

— Нет, конец ужасный! — недовольно проворчала Ребекка. — Нельзя было вставлять «мне». Я просто пишу стихи, и никто не знает, что это я стояла у реки. Здесь должно быть написано «Ребекка» или «та, чьи волосы черны». И это «наоборот» просто отвратительно. Иногда я говорю себе, что никогда больше не буду писать стихи: так трудно сделать, чтобы все вышло правильно; но в другое время они получаются у меня сами собой. Может быть, так будет лучше:

Но ах, увы! Не знаем мы,

Что нам судьба пошлет,

И может дать она покой

Тому, кто бури ждет.

Не знаю, хуже так или лучше. Теперь возьмемся за заключительный стих!

Через несколько минут поэтесса подняла глаза, сияющая и торжествующая.

— Оказалось — легче легкого! Вот, послушайте! — И она прочитала медленно, приятным, проникновенным голосом:

Но что б ни ждало в жизни нас,

Уверенные в том,

Что воля Бога такова,

Мы счастие найдем.

Мистер и миссис Кобб молча обменялись восхищенными взглядами; дяде Джерри даже пришлось отвернуться к окну, чтобы украдкой вытереть глаза мешком с бечевками.

— Да как тебе это удается? — воскликнула миссис Кобб.

— О, это легко, — ответила Ребекка, — все псалмы, которые поют на молитвенных собраниях, очень похожи на эти стихи. В Уэйрхеме есть школьная газета, которую печатают раз в месяц в учительской семинарии. Дик Картер говорит, что редактор там, разумеется, всегда мальчик, но он разрешает и девочкам попробовать что-нибудь написать, а потом выбирает лучшее. Дик думает, что кое-что из моих стихов могут в ней напечатать.

— Кое-что! — воскликнул дядя Джерри. — Я ни капельки не удивился бы, если бы ты написала всю газету целиком, а что до этого мальчишки-редактора, так, бьюсь об заклад, ты могла бы взять над ним верх в сочинительстве одной левой.

— Нельзя ли нам получить копию этого стихотворения, чтобы хранить ее в семейной Библии? — почтительно спросила миссис Кобб.

— О, конечно! — воскликнула Ребекка. — Я сделаю для вас чистую, хорошую копию фиолетовыми чернилами и тонким пером… Но я должна пойти и взглянуть на мое бедное платье.

Старики последовали за Ребеккой. Платье совершенно высохло, и ему действительно немного помогли усилия тети Сары, но ткань, там, где ее усердно терли, полиняла, узор расплылся, а кое-где виднелись грязные потеки. В качестве последнего средства прибегли к тщательному глажению горячим утюгом, и наконец Ребекку убедили облачиться в платье, чтобы можно было посмотреть, очень ли заметны пятна, когда оно облегает фигуру. Они были заметны и весьма бескомпромиссно бросались в самые подслеповатые глаза. Ребекка окинула платье одним испытующим взглядом и, взяв свою шляпу с гвоздя, сказала: