Реальный социализм - [6]

Мне, конечно, могут возразить — отличие «реального социализма» от «теоретического» всего лишь в том, что жизнь, практика, и это вполне естественно и закономерно, вносит неизбежные поправки в любую самую научную и прекрасную теорию. «Наша теория — это теория развития, а не догма, которую надо затвердить и механически повторять». Серьезное возражение, тем более, что высказано оно Ф. Энгельсом.

Своей задачей я и ставлю выяснение вопроса: действительно ли жизнь внесла коррективы в теорию К. Маркса и Ф. Энгельса, и если внесла, то какие именно?

2

Никогда я не мог понять, почему в социалистической стране, например, в СССР, одни (ничтожное меньшинство) пользуются всеми благами цивилизации и ни в чем не испытывают нужды, еще меньше людей — доли процента населения, несколько тысяч человек, разъезжают в роскошных лимузинах с личными шоферами, имеют загородные особняки, а несколько десятков человек — элита элиты — живут во дворцах, у теплых морей им отведены целые пляжи, каждого из этих людей обслуживают в целом сотни, если не тысячи человек — и почему-то эти люди называют себя самыми истинными коммунистами — может быть потому, что для себя они уже давно построили «коммунизм»?

Почему остальные — рабочие, крестьяне, подавляющая часть работников умственного труда, живут в постоянной нужде, не имеют даже самого необходимого из продовольствия, одежды, жилья? Почему для того, чтобы купить хоть что-нибудь на честно заработанные деньги люди должны простаивать часами в очередях, давать взятки или платить втридорога спекулянтам? Почему человек, который всю жизнь проработал, получает в конце концов пенсию, на которую не то что человеку, а и собаке-то не прожить?

Почему экономическое положение в стране, которая, согласно заявлениям ее руководителей, развивается быстрыми и устойчивыми темпами и не знает кризисов, а народ един в своих устремлениях и сплочен вокруг своей «родной коммунистической партии», постоянно ухудшается, почему люди в этой счастливой стране с каждым годом, по их общему мнению, живут все хуже, почему растут пены, почему процветает беззаконие, воровство и спекуляция, почему небывалыми темпами растет пьянство, почему социалистическая страна, которая выплавляет больше всех стали и производит много всего другого больше, чем любая другая страна, может неограниченно увеличивать производство водки, но не в состоянии производить мясо или бумагу в достаточном количестве, почему в СССР двое рабочих производят столько же, сколько один американский, а четверо крестьян столько, сколько один американский фермер, почему в результате бурного развития страна перешла со второго на третье место в мире по уровню валового национального продукта? Этот ряд вопросов можно продолжать и продолжать.

Тот, кто задаст себе эти вопросы (а их сейчас задают себе все), невольно должен задуматься — где он живет? В социалистической стране? Но все говорит против этого. В капиталистической? Но у нас нет капиталистов. «Связь между исторически данным распределением и исторически данными материальными условиями существования того или иного общества настолько коренится в природе вещей, что она постоянно находит свое отражение в народном инстинкте. Пока тот или иной способ производства находится на восходящей линии своего развития, до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения. Так было с английскими рабочими в период возникновения крупной промышленности. Более того: пока этот способ производства остается еще общественно — нормальным, до тех пор господствует, в общем, довольство распределением, и если протесты и раздаются в это время, то они исходят из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) и как раз в эксплуатируемых массах не встречам никакого отклика. Лишь когда данный способ производства прошел уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли и его преемник уже стучится в дверь, — лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения начинает представляться несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от изживших себя фактов к так называемой вечной справедливости. Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не подвигает нас вперед; в нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом. Ее задача состоит, напротив, в том, чтобы установить, что начинающие обнаруживаться пороки общественного строя представляют собой необходимое следствие существующего способа производства, но в то же время также и признак наступающего разложения его, и чтобы внутри разлагающейся экономической формы движения открыть элементы будущей, новой организации производства и обмена, устраняющей эти пороки. Гнев, создающий поэтов, вполне уместен как при изображении этих пороков, так и в борьбе против проповедников гармонии, которые в своем прислужничестве господствующему классу отрицают или прикрашивают эти пороки; но как мало этот гнев может иметь значения в качестве доказательства для каждого данного случая, это ясно уже из того, что для гнева было достаточно материала в каждую эпоху всей предшествующей истории.»