Реальный метод - [7]

— Оце, отец, яка бумага. Що-сь воно таке, будьте столь?

— Бумага? А! От Тараса Остапенко! Знаю. Добронравен и доброхвален есть. Гм!., «пересвидчившись»… «переконавшись»… кляузно… гм, «що религия е дiйсно»… гм, какой товарищ выискался. Царедворец лукавый и гугнивый!.. «по законам еволюцii трансформатизма»… фью! куда загнул страха ради иудейска. Вот какая бумага.

— Що ж у ей фиксируется, отец Ерасим?

— В оной бумаге, чада моя, заключается епистолия, сиречь, донос Иуды Искариотского на други своя. Бдите, яко опасно ходите, аз же, раб божий, не иду на совет нечестивых и на пути грешных не ста, а посему зрите сами, да не ввергнут вас в узилище…

— Га! Я ж казав, що дьячок дуже погана фыгура.

— Как же, отец Ерасим, на ей резолюцию ставить? То-есть, какое направление течения на предмет инстанции?

— Отказать! Токмо отказать! Токмо отказать, товарищи, чада моя! А за сим прощевайте, — поспешаю на требу. Отказать, ибо не обосновано.

Тянется скаредно унылая пауза. Пред от огорчения отдает недоеденную воблу учителю и неодобрительно смотрит на выползшую из-под шкафа мышь.

— От оно якое… Що ж ты на це кажешь, секретарь?

— Га! Гм!

— Бо я так полагаю, что в прошении отказать. — не обосновано… а лесу на баню дать… Га?

— Та я вже так и написав. Оце! Ставь от тут печать и пиши: «Ничипор Кузовенко».

— Ну. и слава богу! «В прошении отказать, а лесу дать».

— За образованность! А угощение, само собой.

Квалификация

Лица, принадлежащие к обслуживающему культ

и техническому персоналу (певчие,

органисты, звонари, сторожа) могут быть членами

союза, ибо они не относятся к служителям культа.

Отец Лука, насупившись, сел сбоку у окна. Данилыч почтительно приткнулся на табуретке у двери, а Варсонофий Назаретский монументально утвердил свою тушу перед плакатом, гласившим: «Всякая кухарка должна научиться управлять государством», — и начал его изучать, левым глазом искоса наблюдая за поведением отца Луки.

Еркака голоснула по какому-то вопросу, пошуршала бумагами и секретарь Матвей Причинилов объявил:

— Насчет заявления… члены союза вот… товарищ певчий Назаретский и товарищ звонарь Тараканов… Просят пересмотреть квалификацию, в виду эксплоатации представителем опиума.,

Назаретский обозначался у стола и кашлянул, испуганно прикрыв рот волосатой дланью. Все-таки лампочка над столом закачалась. Данилыч засуетился и сказал:

— Кхе! Ето точно! Мы!

— Как обстоит дело с зарплатой и в смысле договора? — спросил председатель Моржов.

Данилыч уповающе побежал глазками по «начальству», а Назаретский гробовой октавой начал информацию:

— Тенор ежели, допустим, канонарх, то, конечно, он по восьмому ходит… сетка… А на одних тенорах не выедешь… Допустим, басов трое у нас, — ну, как от профсоюза, сиречь Рабиса, — по седьмому… А я одна!

— Как одна? — удивилась делегатка. — Один, то-есть?

— Октава… известно, одна… Не по закону… Почему бас, допустим, Гаврила Генисаретский 32 целковых, а я 28?.. Филистимляне!

— Он четыре класса прошел!., ноты знает!.. — пискнул издали отец Лука. — И поведения доброхвального!

— Не будьте Понтийским Пилатом, отец! — перевернулась октава, — не будьте! «Доброхвальное поведение»… А кто на Воздвиженье с амвона кубарем летел? А на. Василия Кесарийского кто лыка не вязал? Небось, огород под капусту вскопал, так по седьмому, а я в умалении! Саддукеи!

— За саддукеев ты в народном суде скажешь! — встал отец Лука и многообещающе направил трясущийся негодованием перст в сторону нарсуда за окно. — А ты скажи, как ты на великомученика Ермолая «Херувимскую» избезобразил?

От возмущения Назаретский выронил шляпу и замигал, словно от блеска молнии.

— Отец! Отец! Муха!.. Не лжесвидетельствуй!..

— Не муха!. На муху ты не сваливай!

— Подождите: при чем муха? «Под мухой» что ли? — вопросил Матвей Причинилов. — Держитесь фактов!

Октава, рубя воздух пятипудовой дланью, загремел:

— Допустим, молящихся было битком, как епископ Иоанникий служил, ну, допустим, херувимская Бортняцского и, конечно, соло… Саддукеи!.. А тут, допустим,

Данилыч приложил руку воронкой к уху и опять засуетился:

— Мух у нас, кхе, кхе!.. Несколько!..

— Да при чем тут муха?

— Явственно: не при чем. Альт, допустим, солит, а я, конечно, на низах. Как он сошел на «ре» нижнее, к, мне «фа» нужно, а муха на листу сидит. Допустив, темно, — я полагал — нота, и вдал соль-диэз с громом. Электричество, — верно, — погасло. Где ж тут справедливость?.. Епископ, конечно, ставит: пьяница; отец Лука из алтаря кулак точит и дьякон Пигрициев «дураком» октябрит. А муха — насекомое, она где хоть сядет! Вот!

— Это к делу не относящее, — недоумевающе бросила делегатка. — Муха, действительно, насекомое, а тут еркака.

— Кхе! Мух у нас в церкви несколько! Жужжат!

Матвей Причинилов почесал нос карандашом и тоскливо осмотрел слоноподобную октаву.

— Он, — (кивок на отца Луку, перебирающего пальцами на тощем чреве), — он стало быть работодатель?

— Он! А сетка неподходящая. Огород под капусту взрыли, вот тебе и седьмой разряд, а за кого купечество храм посещает, — тому 28! — Получай!

Октава загудела еще гуще.

— Надо то понимать, — для купца на тенора наплевать, купец в теноре не разбирается, ему октаву дай, чтобы мороз по шкуре. И 28! А главный доход от кого? За панихиду Секлетеев сколько отвалил? (Полный поворот к отцу Луке) 80 целковых!! Данилыч, верно?