Реальность сердца - [55]

— Вы должны снять перчатки… — тихо напомнил Лонгин.

— Епископ, вот это — лишнее, — принц едва расслышал шепот герцога Алларэ.

— Таков обычай…

— Ну, получите свой обычай, — Реми впервые убрал левую руку из-за спины и зубами стащил перчатку. Слова клятвы несколько потерялись в аханье и брани с первых рядов, восклицаниях типа «да из-за чего этот шум?», «что случилось?» и «в чем дело?» — с остальных. Владетели Эллоны и Алларэ по-прежнему безмолвствовали, но большинство не сочло нужным убрать с лиц злорадные улыбки.

— Довольно, — поднялся из кресла бородатый бруленец. — Мы непозволительно увлеклись этой пиесой. Стража!

— Только осмельтесь! — на этот раз вскочил юноша в серо-серебристом кафтане.

— Эллона!

— Стража!

— Вы самозванец!

— Передайте герольду мои верительные грамоты!

— Прекратите!

— Алларэ!

— Вы преступник, и герцог ваш…

— …лучше бы помолчали!

— … прекратите, господа, пре…

— Какая ныне увлекательная Ассамблея, не то что раньше, — Реми повернулся к Араону, покосился на суматоху в зале и подмигнул. — Верно, Араон? Глаза у герцога Алларэ были воспаленные, в красных прожилках, и очень нехорошо блестели. Юноша прочитал в них нечто, подозрительно похожее на смертный приговор. Лицо без привычного ореола волос, осунувшееся, с яркими пятнами румянца на щеках и лбу, и — еще более яркая кровь, капавшая с пальцев на священную книгу, на трибуну, на белый шелк ступеней…

— Да сделайте же что-нибудь! — не выдержал принц. — Герцог Скоринг!

— Если герцог Скоринг шелохнется, зал услышит, что вы — отцеубийца, — негромко ответил Реми. — Доказать это я сумею, не волнуйтесь. А герцога я убью, и сил у меня хватит. Ну, Араон? Принц промолчал, с ненавистью сжав кулаки и понимая, что Алларэ сумел взять их всех за горло.

— Господа, довольно, сядьте по местам! Мы еще не дослушали! — Разумные слова, но, если кричать их из пяти мест сразу, порядка не прибавится.

Наконец суматоха улеглась. Едва не передравшиеся владетели расселись по своим местам и уставились на герцога Алларэ, стоявшего рядом с епископом Лонгином. Тот явно расслышал обвинение, брошенное Реми принцу, и теперь комкал в кулаке седую бороду, хмурился и смотрел то на одного, то на другого, а периодически переводил тяжелый взгляд и на Скоринга.

— Вернемся же к четвертому обвинению. Бернар, ваш выход! — Герцог Алларэ не удержался от красивого жеста. Взмах руки; капля крови упала Араону на щеку, и он зажмурился от отвращения.

— Я, Бернар владетель Кадоль… — пришлось открыть глаза. — Передаю эту грамоту, хранившуюся в доме моего господина, герольду, дабы она была прочитана перед Ассамблеей! — Светловолосый мужчина лет сорока, наверное, привык командовать солдатами, так что его услышали и на последних рядах. В руке он держал свиток, перевязанный лентой и запечатанный в нескольких местах.

— Что это за грамота?

— Предсмертная исповедь сестры Агелины, заверенная игуменьей Марией, настоятельницей Скорийского монастыря Милосердных Сестер. — Улыбка у эллонца была не менее пакостной, чем у его отсутствующего сюзерена. Господин комендант подскочил, словно укушенный в неудобосказуемое место.

— Уважаемая Ассамблея! — Этот тоже умел говорить громко и четко; Араон впервые понял, какой смысл в уроках риторики. — Считаю своим долгом напомнить вам, для чего мы здесь собрались. Для выбора регента и королевского совета, а вовсе не для исповедей каких-то монахинь…

— А нам торопиться некуда! Успеем выбрать! — маршал Агро определенно напрашивался на почетную отставку. Для начала. — Пусть читает. Принц посмотрел на герцога Алларэ. Тому, кажется, вовсе не было дело до заваренной им каши. Он о чем-то шептался с епископом Лонгином, опершись локтем на кафедру. Точнее, старик горячо доказывал что-то, а Реми только равнодушно кивал, и, похоже, вовсе не слушал. Помощник герольда ударил в гонг. Герольд сорвал церковные печати — вниз спорхнула кучка белого пепла — и развернул свиток. «Пергамент, — отметил Араон.

— Тонкий, монастырский… А печати были серые. При чем тут Блюдущие?». Пробежав глазами по первым строкам, герольд приподнял брови, но начал читать. Герцог Скоринг сделал шаг вперед, но дорогу ему преградил епископ Лонгин. Двое здоровяков, старик и молодой герцог, уставились друг на друга. Намерения Лонгина были весьма серьезны, Араон это знал, ибо за пять лет изучил все манеры своего воспитателя наизусть. Между собой и Скорингом он держал, словно щит, книгу в испачканном кровью окладе.

— Исповедь сестры Агелины, записанная с ее слов в пятый день девятины Святого Окберта Агайрского в год три тысячи восемьсот семьдесят восьмой от Сотворения! — начал читать герольд. Через пять минут, когда он закончил, Араон узнал, что является самозванцем.

Он и до сих пор знал, что родился раньше срока, поскольку его матери накануне родов приспичило отправиться на богомолье. Именно этим лекари объясняли его не самое лучшее здоровье и слабое телосложение. Он знал, что родился в каком-то монастыре и вовсе не так, как следовало появляться на свет наследнику престола — в присутствии шести придворных дам и четырех королевских медиков. Почти шестнадцать лет это никого не волновало, об этом все забыли, забыл и сам Араон… Теперь же он узнал, что покойная королева Астрид произвела на свет слабого ребенка, который умер в ночь после родов, и, опасаясь гнева царственного супруга, уговорила монахиню Агелину подменить его на младенца, которого в тот день подбросили в монастырь.