Реальность сердца - [50]

— Вот Руи был бы счастлив, — Реми усмехнулся и тут же закашлялся. — Что-то неладно в нашей стране, если у нас — такие наследники… Или с нами, сокровище? Откуда вы такие взялись?

— Я был на севере. Я всю зиму провел с Литто, Саура и Къела. Я был вашим порученцем во время хлебного бунта. Это проясняет для вас вопрос? — Кажется, Реми наступил мальчишке на мозоль: голос звенел, но не срывался, и слова звучали четко и хлестко.

— М-мм… Рене, а вы что скажете?

— Мио Алларэ — моя сестра. Вы — мой брат и господин. Моя жена — из Къелы. Моя бабка — Литто… — подражать восемнадцатилетнему мальчишке было нелепо, но уж как сказалось… — Арестованы по ложному обвинению девятнадцать наших вассалов. С осени я занимаюсь тем, что устраиваю беженцев и выслушиваю их рассказы!

— А мне, — тихим нехорошим голосом сказал, дослушав, Реми, — переломали руки. По приказу человека, называвшего себя доверенным лицом короля. Вы, оба… вы не понимаете разницы между страной и парой негодяев, втершихся в доверие к безумному королю?!

— Можно ненавидеть болезнь, но нельзя — больного. Кто это сказал? Рене не сразу догадался посмотреть на ученика лекаря. Тихоня-простолюдин теперь сам испугался своей смелости и зажимал рукой рот, поняв, что на него уставились все благородные господа. И без того не слишком красивый, со страху он стал похож на мокрого воробышка.

— Жаль, что я не могу пожать вам руку, Андреас. Вы лучше понимаете суть дела, чем эти наследники Старших Родов. Вы будете вознаграждены. Выбирайте, море или горы?

— Море, господин герцог, — ученик лекаря непонимающе хлопнул глазами.

— Значит, будете владетель Ленье.

— Мое дело — лечить, а не править, господин герцог, — неожиданно твердо ответил «воробышек».

— Одно другому не мешает. Вот, господин Гоэллон подтвердит. Я предпочел бы лечиться у его дяди, а не у вашего мэтра, не в обиду ему будь сказано. Облагодетельствованный мальчишка изумленно переводил взгляд с Реми на младшего Гоэллона, потом опомнился — вскочил и поклонился.

— Бла…

— Так, вы теперь мой вассал, надеюсь, верный. Так что слушайтесь меня. Сядьте назад и помолчите. Еще что-нибудь умное захотите сказать — прошу, а благодарности — потом, Андреас, потом…

— Герцог, вам нужно отдохнуть. Я приеду вечером, — поднялся Гоэллон.

— Не надо. Завтра я заеду за вами за час до открытия Ассамблеи.

— Куда вы заедете? Вы же сидеть не можете… — наследник Гоэллона в очередной раз продемонстрировал свое благоразумие.

— Я еще не умираю, — отрезал Реми. — Марш отсюда все.

— Я останусь, — заявил новоиспеченный владетель Ленье.

— Вот, уже спорит… — вздохнул герцог Алларэ. — И пяти минут не прошло… Я дурно влияю на людей! Рене поднялся, не понимая, прощен ли он или по-прежнему остался изгоем. Реми уже прикрыл глаза, и тревожить его было нельзя; да и пожалованный милостью герцога ученик лекаря за считанные минуты обрел тот же наивно-восторженный вид, что и все его ровесники при виде герцога Алларэ. Воробышек сверкал глазами и весьма явственно давал понять, что шуметь уходящей тройке не стоит. Ну очень даже не стоит.

— Я так понимаю, что под доверенным лицом герцог имел в виду господина коменданта Скоринга? — уже за дверями кабинета осведомился Гоэллон-младший.

— Вероятно, — кивнул Рене. Эллонец не стал ничего говорить, только медленно склонил голову и сжал губы. В этом простом движении было не меньше угрозы, чем в обещании Реми убить упомянутого господина дважды. Похоже, коменданту стоило нанять себе пару десятков лучших телохранителей.

— Я должен вас отблагодарить. Вы дважды…

— Если хотите меня отблагодарить, — неожиданно резко сказал юноша, вскидывая голову, — то извольте впредь обращаться с господином Кесслером, как того требует его положение.

— Алессандр, не надо!

— Надо, — Рене увидел свое отражение в переливчатой морской глади, и это ему очень не понравилось. Ничего хорошего там не наблюдалось. — Я, в отличие от тебя, не связан клятвой. Я сожалею, что мой капитан охраны вынудил тебя дать клятву, которой господин Рене пользуется подобным образом. Алларэ поежился. Вздумай кто-то другой заговорить с ним подобным тоном, от наглеца осталось бы мокрое место, но с этим юношей ему связываться не хотелось. И нельзя было, и — стыдно. Мальчишка с морскими глазами был прав. Рене использовал данную Кесслером клятву, чтобы вымещать на нем дурное настроение и вообще безнаказанно его шпынять, зная, что ответа не будет. Не тот поступок, которым может гордиться благородный человек.

— Господин Кесслер, я освобождаю вас от данной клятвы, — выговорил он. — И приношу свои извинения за все, что вам пришлось претерпеть.

— Я в долгу перед вами, господин Алларэ, и… вам не за что извиняться, — заявил Кесслер. Рене поглядел на двоих весьма схожих между собой молодых людей, таких совестливых и великодушных, — хоть накладывай на себя руки со стыда, что посмел стоять рядом с ними, — и подавил вздох. Совесть всея Собраны и лучший друг совести всея Собраны; отменная парочка, нечего сказать… Впрочем, уж лучше они, чем господин комендант Скоринг и ему подобные.

— И еще раз вам говорю — не убивал я вашего барона!