Реальность и мечта - [38]

Но время прошло, ту постановку возобновить было невозможно, многие исполнители ушли навсегда, и Симонов решил осуществить свой вариант, найти собственную интерпретацию этой пьесы. На роль Горлова был приглашен я, на роль Огнева — Василий Лановой.

Пьеса Александра Корнейчука, написанная в августе 1942 года, была, по сути, политическим документом. Шаткое положение на фронтах, неудачи летнего контрнаступления советских войск на юго-востоке Украинй, выход фашистов к Сталинграду наконец склонили Сталина к мнению о том, что старая полководческая школа не отвечает требованиям современной войны. Многие заслуженные военачальники растерялись в ее первый период, ire смогли понять риГм, стратегию и тактику войны, и стало очевидно, что их пора заменить людьми, мыслившими πο-HOBÖKiy и умевшими оперативно приспосабливаться к воен- нЬй действительности. К величайшему счастью, такие люди нашлись, они были готовы занять командные посты и вскоре составили плеяду наших прославленных полководцев.

Есть знаменитая фотография: после Парада Победы впервые вместе собрались Жуков, Рокоссовский, Конев, Малиновский, Толбухин, Баграмян, Говоров, Мерецков.

Так вот, «Фронт» Александра Корнейчука — это художествен-’ ный документ, объясняющий резкий поворот руководства страны в сторону молодого поколения армейских командиров в годы войны. И неспроста пьеса была опубликована в печатном органе КПСС газете «Правда».

Когда мы начали репетировать, я для себя определил образ Горлова как сатирический, в отличие от прежнего трагического Горлова в исполнении Алексея Денисовича Дикого. Почему прежде этот великий актер не пришел к такому же решению? Возможно, в 1942 году, когда немцы были еще недалеко от Москвы, когда на Волге шла борьба не на жизнь, а на смерть, было не до сатиры, не до издевательства над такими, как Горлов. Слишком все это было близко, болезненно и страшно. Да и маршалы вроде Ворошилова и Буденного наверняка близко к сердцу принимали свою профессиональную несостоятельность в условиях: отально механизированных, а не маневренно конных сражений. Ведь раньше они были незаменимы, и вдруг получилось, что на фронте от них один вред. Но время прошло и заставило нас иначе посмотреть на подобных людей. И все-таки я играл не их.

Что такое Горлов, каким он написан? Зазнайство, фанфаронство, эгоцентризм, абсолютнейшая глухота к малейшей критике, ощущение себя пупом земли, ощущение себя единственным непререкаемым судией всех деяний, творящихся вокруг него. Мне не раз случалось видеть при власти таких дураков. А перед войной, когда чуть не подчистую были уничтожены офицерская элита и высший командный состав Красной армии, путь к высоким постам был расчищен в лучшем случае для исполнительных солдафонов, а в худшем — для карьеристов и доносчиков. И понадобилось жесточайшее испытание для всей страны, чтобы поставить их наконец на место. Но, к великому сожалению, я видел и до сих пор вижу подобных персон в разных сферах деятельности.

Да, того Горлова в пьесе сняли с должности, но «горловщина», к сожалению, продолжает цвести махровым цветом. И раз мы показывали спектакль в 1975 году, спустя уже тридцать лет после окончания войны, мне совсем неинтересно было играть одно только прошлое, историю одного невежественного генерала. Я хотел сыграть целое явление, именуемое мною «горловщиной». Поэтому вместе с Евгением Симоновым мы стали поднимать этот характер до символа, до определенной, очень густой, почти предельной сатирической концентрации. До гротескной дури! Ибо видели в этом образе принадлежность именно сатире, а не драме. Манера поведения такого человека, его лексика, его походка, его ощущение себя в мире — все решалось исходя из преувеличенных черт, в чем-то доведенных до абсурда. Мой Горлов плохо говорит, так как он никогда не учился хорошей речи и не считал это нужным. Он ходит барином, зная, что все перед ним разойдутся и уступят место. На любой табурет Горлов садится, будто на трон, а в высказываниях он безапелляционен до идиотизма.

И танец его, который впервые был введен в постановку 1975 года, тоже говорит о том, что все в прошлом. Горлов танцует цыганочку, лихо танцует, с присядкой, но сделать этого без опоры на стулья уже не может. Ему осталась одна звонкая, громкая, наглая показуха, верхний слой пустяковой жизни, ибо внутри этот человек давно пуст, как барабан. Поэтому ему не суждено понять, куда его несет и что происходит. Однако Горлов убежден, что ничего не должно происходить без его ведома, без его участия. Ему недоступен новый подход к жизни, он не понимает новых взаимоотношений. Он глух и, что гораздо хуже, глуп. Из таких актерских заготовок характер склеивался ядреный, злой, беспощадный, подчеркнутый, тем более что у меня была точная позиция по отношению к подобным людям. Естественно, что герой мой вызывал у многих зрителей неоднозначное, иногда горестное и недоуменное отношение. Дескать, что это Ульянов играет такого монстра? Да бывали ли во власти такие дураки?

Быть может, нечасто, но бывали. Но я, работая над ролью, отнюдь не портрет с них писал. Я же не фотограф, я актер. Моя задача состояла в том, чтобы обобщить явления, изобразить определенный типаж в таком виде, когда каждому станет понятно: такому феномену во всех его видах и формах не место в жизни, его следует полностью искоренить. Не стану по косточкам разбирать и мотивировать, чем были вызваны действия моего Горлова. В спектакле я над ним просто издевался. Таких «героев» надо за ушко да на солнышко, чтобы люди посмеялись над ними, ведь смех самое лучшее оружие против тупости и безнадеги. Мне очень хочется, чтобы «горловщина» исчезла с лица нашей земли, — потому что она смешна только со стороны, а когда в лоб — то по- настоящему страшна. Видеть ее, находиться рядом с ней не только грустно, но и опасно, если сидит на важном месте дурак, считающий себя умнее всех на свете.