Реальная история штрафбатов и другие мифы о самых страшных моментах Великой Отечественной войны - [2]
В самом названии книги автор четко определил: штрафбат — офицерское подразделение. Опубликованы и другие воспоминания воевавших в штрафных подразделениях ветеранов — Сукнева, Гольбрайха и др. Вышло большое количество работ о штрафниках, в их числе следует отметить сборники «Штрафбаты по обе стороны фронта» и «Вся правда о штрафбатах», построенные на использовании документов и воспоминаний фронтовиков.
В принципе перечисленные выше произведения достаточно широко раскрывают штрафную тему и позволяют читателю сформировать достаточно полное о ней представление.
Прежде всего следует четко определить разницу между штрафным батальоном и отдельной штрафной ротой. В батальонах в качестве переменного состава отбывали наказание офицеры (средние командиры до 1943 года). Именно этим они принципиально отличались от отдельных штрафных рот, где отбывали наказание рядовые и младшие командиры (сержанты), а также бывшие офицеры, лишенные офицерского звания.
Однако один постсоветский «штрафной» миф до сих пор не опровергнут и продолжает упорно тиражироваться. Это миф о том, что в «советские времена о штрафбатах старались не вспоминать». По крайней мере, так утверждает автор сценария печально знаменитого сериала «Штрафбат» (поразительного анекдотическим невежеством его творцов) Эдуард Володарский, и, увы, не он один.
Вот, например, что мы можем прочитать в интервью режиссера фильма Николая Досталя журналу «Искусство кино»:
«Е. Гусятинский. Тема штрафбата интересна уже потому, что пятьдесят лет была под запретом. Значит ли это, что военная тематика остается неослабевающим центром притяжения и сближения противоположностей?
Н. Досталь. Наверное. Может быть, свою роль сыграло преддверие юбилея — 60-летия Победы. Хотя вряд ли. Просто неизвестные страницы нашей истории всегда вызывают интерес у зрителей, читателей. Несмотря на активное стирание белых пятен в нашей истории, начатое в перестройку, многие ее страницы остаются неразрезанными».[3]
Надо полагать, что Евгений Гусятинский никого не собирался обманывать, утверждая, что тема штрафбата пятьдесят лет была под запретом. Он и в самом деле в этом совершенно уверен. И режиссер Николай Досталь тоже никого обманывать вовсе не собирался, рассказывая о «неизвестных страницах нашей истории», «активном стирании белых пятен в нашей истории, начатом в перестройку» и тому подобных «неразрезанных страницах». Он вовсе не лжет, он и в самом деле так думает.
Ну откуда простому кинорежиссеру Досталю и столь же простому журналисту Гусятинскому знать о таких советских писателях, как Константин Симонов и Юрий Бондарев, Григорий Бакланов и Валентин Пикуль, Анатолий Иванов и Юрий Нагибин, Вячеслав Кондратьев и Владимир Карпов? Есть такой принцип: «чукча не читатель, чукча писатель». Он применяется не только на Чукотке. Не будут же «стиратели белых пятен в нашей истории» книги этих авторов читать. Ведь воспринимать всерьез тезис о «закрытости» темы штрафников можно, только не имея самого минимального представления о советской военной литературе.
В середине семидесятых годов Владимир Карпов опубликовал в «Роман-газете» свою повесть «Взять живым». Там главный герой проходит через штрафное подразделение. О миллионных тиражах «Роман-газеты» нынешние книгоиздатели, наверное, даже не мечтают. Ну а как же иначе — ведь тема штрафников «была закрытой».
А кто и когда вот это написал:» — Ну, значит, и мы не драпали, — сказал Синцов. — Значит, приказ двести двадцать семь не про нас с вами был.
— Да, тяжелый был приказ, — вздохнул усатый.
Но Синцов в душе не согласился с ним: не приказ двести двадцать семь был тяжелый, а тяжело было, что в июле прошлого года дожили до такого приказа. Положение на фронте было хуже некуда, и порой уже казалось, что отступлению нет конца. Как раз незадолго до этого приказа Синцов своими глазами видел всю меру нашей беспомощности, видел в ста шагах от себя маршала, командующего фронтом, приехавшего на передовую наводить порядок. Приехал на своей «эмке» в самую гущу отхода, ходил между бегущими, останавливал их, здоровенный, храбрый и беспомощный. Подойдет, уговорит, люди остановятся, начнут у него на глазах ямки копать, а пройдет дальше — и опять все постепенно начинают тянуться назад.
Потом прямо между отступавшими выехали на пригорок «катюши» — в первый раз их тогда увидели. Эти — другое дело! Эти дали по немцам два залпа и сразу на несколько часов остановили. Остановили и уехали. Как и не было их! А к вечеру все опять поползло. Хоть плачь, хоть умирай!
А приказ двести двадцать семь просто-напросто смотрел правде в глаза. Ничего сверх того, что сами видели, он не принес. Но поставил вопрос ребром: остановиться или погибнуть. Если так и дальше пойдет, пропала Россия!
Странное дело, но, когда читали тот жестокий приказ, он, Синцов, испытывал радость. Радовался и когда слушал про заградотряды, которые будут расстреливать бегущих, хотя хорошо знал, что это прямо относится к нему, что, если он побежит, ему первому пулю в лоб. И когда про штрафные батальоны слушал, тоже радовался, что они будут, хотя знал: это ему там с сорванными петлицами оправдываться кровью, если отступит без приказа и попадет под трибунал.
