Разводящий еще не пришел - [34]

В мастерской было светло. В глаза бросился строгий порядок, который может быть только у людей, привыкших пунктуально выполнять инструкции. К Громову подбежал бритоголовый сержант и звонким голосом доложил:

— Товарищ подполковник, дежурный по артмастерской старший артмастер Политико.

— Украинец? — спросил Громов, рассматривая сержанта.

— Нет, товарищ подполковник, я сибиряк, из Тюмени.

Громов хотел сказать, что он тоже сибиряк, из Новосибирска, что там у него живут старушка мать и младшая сестра, что он заезжал к ним и мать была очень довольна тем, что он будет служить в родных краях, но не стал говорить об этом, а спросил у сержанта:

— Лейтенант Шахов и старшина Рыбалко часто бывают в артмастерской?

— Часто. По вечерам, иногда по воскресеньям...

— А что они тут делают?

— Катки изобретают, — ответил Политико. — Катки под станины, чтобы легче было их разводить. Лейтенант — он теоретик, а Рыбалко практик, вместе у них здорово получается. Разрешите показать? Они уже кое-что сделали.

— Ругать не будут?

Политико заколебался.

— Пожалуй, мне попадет, — признался он. — Рыбалко не любит, когда подсматривают.

— Дело-то стоящее?

— За безделицу не возьмутся, товарищ подполковник.

— Что ж, в другой раз придется, — решил Громов и начал осматривать мастерскую.

Сержант повел его вдоль различных станков и верстаков, рассказывал, как они научились ремонтировать орудия и приборы без помощи окружной артмастерской, как усовершенствовали шлифовальный станок и теперь даже из округа обращаются к ним за помощью.

Выйдя из мастерской, Громов увидел на пригорке кирпичное здание бани. Из окон вырывались клубы пара. Они обволакивали верхушки деревьев и быстро таяли в морозном воздухе. На минуту Громов вообразил сутолоку солдат, звон шаек, парную, шамкающие вздохи березовых веников, ходящих по спине и бокам любителей попариться.

Еще будучи курсантом, Громов любил банные дни. Да кто не ждет их! Разве только старшины и каптенармусы. Для них это самое хлопотливое дело. Еще накануне они бегают в прачечную, получают белье, придирчиво осматривают, переругиваются с кладовщиками, режут на кусочки мыло, считают и пересчитывают портянки. Потом, вспотевшие и уставшие, перетаскивают на себе горы белья, допоздна задерживаются в тесных каптерках, еще и еще раз прикидывают, все ли готово, чтобы помыть всех, не забыть и про тех, кто несет службу внутреннего наряда.

Солдаты же всегда рады банному дню. Им представляется возможность встретиться с товарищем, который служит в соседнем подразделении, а самое главное — помыться, сбросить с себя тяжесть, накопившуюся за девять дней напряженной учебы и после почувствовать себя необыкновенно бодрым, а вечером лечь на чистую, пахнущую свежестью- постель. Чертовски хорошо! Засыпаешь мгновенно, легким и в то же время крепким сном. А наутро просыпаешься — чувствуешь такую свежесть, что все в тебе жаждет труда!

В бане дежурил Рыбалко. Он сидел на лавке. Один его глаз был закрыт, другой посматривал на входную дверь: старшина ожидал Крабова, который обещал лично проверить порядок в бане, чтобы не ударить лицом в грязь перед новым командиром, как он, инструктируя, предупредил старшину. Но неожиданно в предбанник вошел Громов.

— Много людей помылось? — спросил он, выслушав доклад Рыбалко.

— Половина, товарищ подполковник, — ответил Рыбалко и предложил: — Помойтесь, товарищ подполковник. Водичка горячая, и парная работает вовсю. Пожалуй, с дороги-то еще и не мылись?

Старшина угадал: Громов собирался съездить в Нагорное и помыться в городской бане.

Рыбалко настаивал:

— Банька у нас отличная, посмотрите...

— А веничек найдется? — начал сдаваться Громов.

— Конечно! Вам какой, поувесистей или полегче? — Старшина бросился к ящику, стоявшему в углу, и, роясь в нем, продолжал: — Подполковник Крабов любит потолще, чтобы кровь быстрее разогнать. Он часто моется здесь... Вот, пожалуйста, выбирайте, — показал Рыбалко сразу несколько штук. — Этот в самый раз, — выбрал он тугой веник. — Тазик и мочалку сейчас получите.

Метнулся за ширму, крикнул кому-то: «Найди хороший кусочек мыльца, да поживее!» — и, не мешкая, показался с эмалированным тазом и куском мыла.

Огромный зал банной встретил шумом: солдаты плескались, гремели шайками, переговаривались. На Громова никто не обратил внимания, и он, довольный этим, наполнил таз водой, пристроился у стены на свободной скамье. Неподалеку, вытянувшись во весь рост, лежал животом вниз блондин с широкой мускулистой спиной. Возле парня вертелся с мочалкой в ручках щупленький, но юркий черноволосый солдат. Громов узнал его. Это был Цыганок, только что освободившийся от дежурства в штабе. Он тер спину блондину и хихикал:

— Видал, тамбовский-то и в баню пришел с крестиком.

— Нажимай сильнее, — горбился блондин.

— Вот дурень, а? Тамбовский...

— Сильнее, сильнее.

— Пропесочить бы его как следует, враз бы просветлел.

— Лопатку, сильнее, сильнее... Брось глупости болтать.

— Религия!.. А чего он в ней понимает. Сам архиепископ и тот ни черта не разбирается.

— Жми, жми, чуть пониже, так-так, хорошо. — приговаривал блондин.

— Был Иисус Христос или не был?.. Я читал книжку про Марию Магдалину, — продолжал твердить свое Цыганок.