Развод по-французски - [65]

Я накупила тампаксов на двести пятьдесят франков и оставила их в «Монопри». Тонны и тонны губной помады были собраны для помощи страдающим женщинам. Другие мои попытки участвовать в кампании были так же малоэффективны, как и расстановка стульев в отдаленных муниципальных залах Эври и Вильмуассон-сюр-Орж, где должен был выступать Эдгар, если мне удавалось приехать туда заранее.

Эдгар представлял меня по-разному. До начала собрания где-нибудь в церкви или местном зале он говорил: «Mon assistante[99], мадемуазель Уокер». Тем, кто знал его семью, представлял меня так: «Вы знакомы с мадемуазель Уокер? Свояченица Шарля-Анри». Или: «Свояченица моего племянника, приехала из Санта-Барбары, Калифорния». Мне было не по себе от этой многоликости, но и то хорошо, что он меня не прятал. Так чем же вы все-таки занимаетесь, мадемуазель Уокер?

В те дни, когда Эдгар выступал, мы не ездили к нему. По окончании собрания его обычно окружали представители СМИ, озабоченные граждане, единомышленники, и он для каждого находил время. Я одна отправлялась домой или слонялась в сторонке. А он тем временем продолжал говорить: «Я отвергаю лицемерие наших политиков, которые поддерживают свой имидж героев-гуманистов несколькими пехотными взводами, но в глубине души считают, что никакие обстоятельства не должны отрицательно сказываться на наших отношениях с Германией или на Маастрихтском договоре. Во всяком случае, никто не принимает в расчет моральную сторону проблемы. В этой стране под маской прагматизма царствует цинизм». Наверное, и в моей стране тоже.

Однажды Эдгар приехал на традиционный воскресный обед к Сюзанне. Как всегда, мне поручили погулять с детьми, на этот раз, помимо Женни, с детьми Фредерика и Антуана. Перед обедом Эдгар уединился с сестрой в библиотеке, я слышала их смех, когда надевала Женни зимние сапоги, а жены приехавших хозяйничали на кухне и в столовой. За обедом мы не обменялись с Эдгаром ни одним многозначительным взглядом.

За столом он вдруг говорит:

— У меня два лишних билета в оперу на вторник. Пупетта не приедет. Как ты, Сюзанна, не хочешь? А вы, Роксана?

Я уже знала к тому времени, что имя жены Эдгара — Амелия, но все звали ее Пупеттой. Она предпочитала жить в деревне.

— Нет, merci, у меня будет трудная неделя, — отказалась Сюзанна.

— Ну, значит, пойдут наши американочки — Роксана и Изабелла. — Тут он повернулся ко мне и улыбнулся такой обаятельной и чисто родственной улыбкой, что я почти забыла, что передо мной человек, который так умело ласкал мою a foufounette, норку.

— Мне придется сесть с самого края ряда, иначе никто не проберется мимо меня, — засмеялась Рокси, похлопывая себя по животу.

Как бы я себя чувствовала, подумалось мне, если бы Сюзанна и Рокси пошли с Эдгаром в оперу во вторник вечером, в то священное время наших свиданий? После я спросила его об этом, сожалея о ревнивой нотке, прозвучавшей в моем голосе, но он сказал, что Сюзанна не любит оперу, это всем известно.

Я ни разу не бывала в опере, но Рокси уже успела побывать в Париже на нескольких спектаклях. В Калифорнии тоже ставят оперы — в зале Дороти Чендлер в Лос-Анджелесе, но меня никто ни разу туда не пригласил. В этот вечер давали «Maria Stuarda» — о Марии Стюарт, королеве шотландской, которую французы считают героиней. Спектакль показывали в Бастилии, но не в той, что во время Революции штурмовал народ, потому что ту Бастилию разрушили, а в современной — огромном, похожем на кита стеклянном сооружении, в котором ставят оперы и балеты.

Все было потрясающе. Эдгар и другие мужчины были в смокингах. Я не первый раз видела мужское вечернее платье. Мальчишки в старших классах надевали на вечера смокинги, но взятые напрокат; они казались чуточку старомодными на тех, кого каждый день видишь в джинсах. И все равно мальчишки делались, как мне тогда казалось, очень красивыми, хотя какими-то тощими и немного похожими на балаганщиков. Но взрослые господа в вечернем платье — совсем другое дело. Я не ожидала такого великолепия: твердые бритые подбородки, запах сигар, породистость, важная походка, говорящая о данной им власти. Само торжественное появление этих людей в опере, само их присутствие свидетельствовало об интересе к культуре и больших деньгах. Эдгар назвал некоторых присутствующих: вот это — кандидат в президенты от социалистической партии, там министр культуры и его предшественник, там знаменитый кутюрье, там директор Бастилии. По спине у меня пробегала горячая дрожь, непроизвольно возникало даже сексуальное чувство, а от музыки перехватывало горло. Других — Рокси — влечет сюжет, последовательность событий, меня же возбуждает близость власти, значительность личности, причастность к политике. Мне нравились даже супруги этих знаменитостей, стройные дамы в дорогих, обшитых золотом, с буфами, платьях, и все как на подбор блондинки. А я брюнетка, безнадежная брюнетка. Однако самой красивой женщиной была Рокси, розовощекая, сияющая, в свободном сером шелковом платье, единственном, которое она могла натянуть на себя. Мужчины заглядывались на нее, завидуя, наверное, тому, кто сделал ее такой. Незнакомые думали, что это Эдгар. Поднимаясь по лестнице, она опиралась на его руку.