Развитие объектов. Наука управления будущим - [13]
Причастность вечности всего сущего, каждой природной формы и человека, уникальность и неповторимость всякого и всего бытия как продукта вечного творчества наполняет их в глазах человека величием, светоносной красотой, взывает к любви и добру. Всякое новое бытие потому прекрасно и высоко, что соответствует вечности, а не земным конечным целям. Отсюда и мессианство как стремление нести людям правду о вечности, о добре и красоте всякой частицы мира. Одновременно стремление понять многообразие мира, попытаться понять смысл всякого сущего – от упавшего листа или куста роз (как герои А. Платонова) до человеческих культур как частиц вечности. Поэтому же полагается, что постигнуть причастное вечности можно лишь чистой (доброй, любящей, очарованной красотой) душой, целостным духовным исканием, сочетающим интуицию, мысль и переживание в постижении истины, необходимость сочетания поиска истины со справедливостью и счастьем, приведшее к формулировке идеи правды и возвышением ее над (рациональной) истиной. Смыслы оказываются выше и раньше мысли, особенно мысли личной, индивидуальной. Но при этом бесконечное познание есть целостность духовного поиска со значительными возможностями рациональности как умопостигаемости, вера в познаваемость мира. Рациональность при этом осознается как постоянное творчество, критичность, принципиальная философичность. Отсюда и стремление человека к постоянному творчеству.
В творческой вечности есть место всему, возможно и соотносимо все – мыслимость и немыслимость, реальность и фантазия, творчество человека, творчество природы, сверхъестественное (в том числе божеское) творчество. Все возможно. Абсолютна лишь относительность иерархий бытия в вечности. Потому что и для человека нет ничего невозможного – даже он сам может стремиться к вечности, которая достигается в особенности духовным трудом, связующим мир актуальный и исторический. Хотя и здесь «все возможно» – даже «возрождение из мертвых» всего человечества – поэтому об этом мечтал не только Н. Федоров, но в него поверили и на него надеялись и Л. Толстой, и Ф. Достоевский и многие другие. И это не «наивная» вера «примитивного разума», как может показаться. Это естественный результат развития метафизической веры. Индийской вере в перерождение и вечность пребывания в колесе сансары и подвластностью законам бытия, китайской вере в вечность законов и подвластность им миров земного и небесного, европейской вере в человека-творца, человекобога с его безудержной и беспредельной активностью на земле как надежде на вознаграждение после жизни противостоит вера русского человека в причастность творческой вечности, в неограниченность творческого потенциала мира, в полагание человека стоящим над временем и вечностью, что обусловливает заглубленный беспредельный оптимизм в жизни, бесстрашие перед лицом смерти. Монотеистическая религия лишь придала одну из форм полагания вечности как веру в загробную жизнь, которой, однако, недостаточно. Русский человек настолько любит жизнь и очарован ею, что хочет жить вечно и верит в возможность этого даже вопреки здравому смыслу. Это рождает оптимизм, веру в победу добра, радостное переживание мироздания, что обусловливает «вечную молодость» и фениксизм России, веру в чудо России, ее богозащиту и неминуемое спасение. Потому есть вообще живая вера в чудо и вера в бытие.
§ 6. Идея и концепция развития как разновидность осмысления процессуальности бытия имеет строгую культурологическую привязку – она родилась на Ближнем Востоке и в последующем утвердилась в ряде культур Европы и России. Она является наследницей идеи процессуальности как последовательности происходящих событий в прошлом, настоящем и будущем, которая пришла в мировую культуру из мистических философских систем ближневосточных культур дохристианской эпохи, как идея олама, противопоставлявшегося древнегреческому космосу[21]. В отличие от древнегреческого космоса как «законосообразности и симметричности пространственных структур», олам – это поток временно́го свершения, …мир как история», «мир как время и время как мир»; «олам» снимается «через направленное во времени повествование, соотнесенное с концом, с исходом, с результатом, подгоняемое вопросом: “а что дальше?”»
