Разведке сродни - [9]

— Ого-о! Вот это — да! — раздались восхищенные голоса.

Александр Иванович переждал, пока успокоятся слушатели, и сказал с тяжелым вздохом, словно сам только что проехал эти одиннадцать тысяч:

— Это сейчас мы все говорим «ого!». А когда машины были в пути, каждый, кто их делал, — ну, конечно, у кого совесть на дно души не погрузилась, — не раз ворочался по ночам, мысленно прокручивая каждую операцию при изготовлении узлов и деталей. А тревожнее всех, думаю, было нам, наладчикам штампов: не поднесли ли какого «подарочка» новым грузовикам? Вдруг где-то не зачистили до блеска какую канавку или ручеек на штампе, недоглядели, проявили халатность. И начнут лететь в дороге коленвалы или там шатуны какие.

Косицын вдруг засветился своей открытой доброй улыбкой и подвел итог:

— Так что работа наша, как видите, беспокойная и очень, скажу по секрету, ответственная. Советую семь раз отмерить тем, кто собрался стать наладчиком штампов. — И добавил по-простецки: — А вообще, давайте спрашивайте, отвечу, кого что интересует…

После короткой паузы встал паренек, по всему видать, из новичков:

— Александр Иванович, скажите, сколько времени вы учились на наладчика штампов?

— Всю жизнь, — не раздумывая, ответил ветеран. — Вот пошла новая модель машины — надо новые штампы осваивать. А освоение — всегда учеба, всегда творчество. Скажу только одно: учиться сегодня любой специальности много легче, чем в мои молодые годы, всегда рядом найдется учитель, который поможет. Я в инструментальный пришел в тридцать четвертом. Тогда наладкой крупных штампов занимались иностранные специалисты высокой квалификации, государство за валюту их приглашало, чтобы мы учились у них. А учились-то как? Вприглядку! У нас на участке работали американцы — братья Рейтеры. Слесари первоклассные, но на нас, советских рабочих, смотрели как на стеклянную дверь. Однажды я по наивности попросил Уолтера Рейтера показать, как надо протачивать канавку в одном штампе, чтобы соблюсти параллельность по всей ее длине. Он на секунду оторвался от своего дела, посмотрел на меня удивленно и сердито: «Тут вам не школа. Не мешайте мне делать деньги!» Такие вот у нас были «учителя». Да и вообще, если откровенно сказать, наш советский рабочий как раз и отличается своим бескорыстием, готовностью поделиться с товарищем и опытом, и душевным теплом. Вот у нас ударники коммунистического труда решили помочь отстающим, новичкам стать настоящими рабочими. А я вам перескажу такой случай. Недавно один товарищ с нашего завода побывал в Соединенных Штатах, в командировку ездил, посмотрел, как там делают автомобили. И что его особенно поразило? На одном заводе увидел станочника, который от всего участка был отгорожен металлической перегородкой. На удивленный вопрос инженер, который сопровождал его, ответил: «Этот рабочий — рационализатор. Он придумал важное приспособление для роста производительности и, чтобы извлечь из него наибольшую выгоду, пока другие не додумались, попросил администрацию изолировать его от остальных…»

Когда утихли возгласы изумления, возмущения, насмешки, с места поднялась молодая женщина — ударник коммунистического труда Надежда Баталова:

— Александр Иванович, известно, что вы обучили очень много людей своей специальности, как говорят, вывели в люди. А все-таки чем вы их привязываете к себе? Какими методами влияете на них, особенно на молодых? Ведь нам, ударникам, кто взялся шефствовать над новичками и отстающими, это очень-очень важно знать…

Косицын улыбался своей лучезарной улыбкой, склонив голову, раздумывая над заданным вопросом:

— Как влияю на молодых? У меня два метода — требовательность и добросердечность. В каждом молодом рабочем надо видеть прежде всего человека, который понесет нашу эстафету дальше…

И развел свои широкие ладони, словно извиняясь, что ну нет у него никаких особых секретов влияния на молодежь.

— Разрешите мне сказать, — потянул руку один из рабочих.

Это был член бригады А. Косицына наладчик штампов Александр Первушкин — он и пришел на помощь своему старшему товарищу. Скажу «по секрету», эту помощь предусмотрели мы с Евгением Николаевичем Лукиным. Знали, что по своей скромности не станет Александр Иванович расписывать примеры своей душевной щедрости, и договорились с Первушкиным, что он расскажет о своем учителе.

— Я хочу рассказать о золотом сердце Александра Ивановича, — без долгих вступлений сказал Первушкин. — Когда мне дали направление в бригаду Косицына и я пришел на участок, мастер спросил: «Ты хоть знаешь, к кому идешь?» — «К Косицыну», — отвечаю. «А что он за человек?» Я пожал плечами. «Так вот слушай, расскажу тебе. Я к Александру Ивановичу после войны на выучку пришел. Мальчишкой был, тебя моложе. Ты, конечно, этого не помнишь, а тогда в стране карточная система была. И, представь себе, потерял я однажды карточки, видать, в трамвае вытащили. Весь месяц прожить без хлеба — это ж голодная смерть. Дознался Косицын о моей беде и говорит всей бригаде — нас было семеро вместе с ним: «Неволить не имею права, а кто добровольно хочет помочь товарищу, давайте каждый отрезать ему по кусочку от пайка…» И первым сделал это — протянул мне ломоть хлеба. Уж до того мне было неудобно, стыдно, а Александр Иванович подбадривал: «Ничего, с каждым может случиться такое». А иной раз после работы затащит к себе домой, жена чугунок картошки сварит, и меня со своей семьей за стол усадит…»